Александр Апасов - Разгуляй

— А как вы себе тогда представляете решение жилищной проблемы? Ведь люди хотят скорее переселиться в отдельные, удобные квартиры.

— Конечно, я понимаю, что здесь корень вопроса: бурный рост городов, удешевление производства, перевод строительства на поток. Все это так. Но вот, допустим, в своем личном бюджете человек стремится одеться получше и тоже с наименьшими затратами. И он ведь как-то исхитряется, что-то кумекает. Наверное, можно так же покумекать и в одежде наших городов. Ведь рост их не вдруг начался, есть здесь своя динамика. Для девятнадцатого и особенно для двадцатого века проблема городского расселения всегда стояла довольно остро. И хоть черепашьими шагами, хоть с известными социальными перекосами, но она все же решалась, в основном без ущерба для городского ландшафта. Здания старались вписать в окружающую среду. А ведь в конце девятнадцатого — начале двадцатого века строительство велось, как вы точно подметили, индустриальным методом. Возьмите хотя бы дома, построенные акционерным обществом «Россия». Там было четкое разделение труда: кто-то формировал внешний облик здания, а кто-то выполнял инженерно-конструкторские работы — планировка, расчеты, строительные материалы и прочее. Наверное, и в наших архитектурных мастерских существует узкая специализация. Но почему-то при всем при том на свет божий появляются сплошь близнецы, которых могут отличить друг от друга разве что их «родители» — да и то по месту расположения.

— Но прежде строительство определялось десятками, а теперь сотнями, даже тысячами зданий. Застраиваются целые районы.

— Но и архитекторов тогда было — раз, два и обчелся. А сейчас их выпуск как и строительство, поставлен на поток. И то, что застройка идет, так сказать, оптом и в розницу, как раз и должно стимулировать поиск, разнообразие стилевых приемов. Ведь слово «зодчий» происходит от «здати» — созидать, «здатель» — создатель, «зиждительный» — творческий. А творчество начинается там, где человек отходит от общего шаблона. Я понимаю, что масштабы нашего строительства нельзя сравнить ни с каким временем, ни с какой другой страной. Оно и понятно, ибо единственной и конечной целью нашего строя является постоянное улучшение условий жизни и быта самых широких слоев населения. На нас смотрят, на нас равняются. И каждый наш просчет — будь то головотяпство, злоупотребление или же профессиональная несостоятельность — раздувается нашими недругами в широковещательную пропагандистскую кампанию. Да и не только из-за каких-то заведомых недоброжелателей, ради самих себя, ради нашего будущего, ради поступательности нашего движения мы не имеем права ошибаться. Говорят: одна голова хорошо, а две — лучше. Но у нас коллективный разум — разум широкого и открытого обсуждения того, что мы делаем и свершаем. Поэтому, если возникающие в нашей жизни проблемы будут обретать свою широкую гласность, мы всегда сможем их решить быстрее и оптимальнее.

— Неужели же каждый архитектурный проект должен выноситься на широкое обсуждение?

— Ну зачем такие крайности? Мелочная опека парализует мысль. Кроме того, этак недолго превратиться и в слона-живописца… Однако есть принципиальные вопросы, решение которых передать в руки какой-то одной отрасли слишком рискованно. Например, та же застройка исторической зоны Москвы. Здесь непременно должен быть взвешен каждый штык лопаты, каждый вершок земли, каждый камень. В этих случаях нужно семь раз отмерить, прежде чем начинать. И отмерить вместе с историками, этнографами и другими специалистами. Не худо бы здесь посоветоваться и со старожилами. А их, к сожалению, продолжают рассеивать с удивительной безответственностью. Миграция населения в Москве просто чудовищна. Особенно это касается центра города. Он, по существу, вымирает, как гибнет всякое жилище, когда его покидают люди. Многие некогда исконно жилые микрорайоны обращены в сугубо административные, живая жизнь уходит из них. Вечерами они напоминают мертвый город… Понятно, когда расселяются особняки, обращенные в коммуналки. Но и их использование, на мой взгляд, нужно строго контролировать… А возьмите дворцовые комплексы внутри Москвы. В музейных запасниках пылятся бесценные сокровища, а пригодные для их экспонирования дворцы — например, роскошный казаковский дворец Разумовского на Гороховской, дом Барышникова и еще с десяток других — разгорожены на каморки каких-то неведомых ведомств или псевдонаучных институтов… И уж чистейшей воды бред, когда многоквартирные бывшие доходные дома прибирают к рукам разные влиятельные министерства. Это означает не только нарушение экологического режима города, но и постановку жилищной проблемы с ног на голову.

— Почему?

— Да потому, что эти доходные дома находятся в основном в центральной части города и живут в них, главным образом, старожилы — и еще лимитчики. Расселяя центр, мы экологически омертвляем город. Мы нарушаем какую-то уже сложившуюся общность людей, их притертость друг к другу, механически переносим их в иную среду, в иные условия. Кто-то идет на это с легкостью, кто-то — даже с радостью, потому что улучшаются жилищные условия. Но коренной москвич переносит этот процесс болезненно… Бунин как-то заметил, что благословен тот, кто родился и умер под родным кровом. Как верно это подмечено! Есть такое понятие — малая родина. Она, на мой взгляд, является краеугольным камнем любви к своему Отечеству… Мне кажется, я умру от ностальгии, если меня вытряхнут с моего Разгуляйчика. Во всяком случае, я восприму это как незаконную репрессию, ничем не заслуженную ссылку, опалу. Для меня там каждый камень, каждое деревцо, каждый куст, каждая колдобина на асфальте — родные и близкие.

— А вы давно там живете?

— Наша семья живет в этом доме с четырнадцатого года.

— Это что — особняк или доходный дом?

— Доходный — акционерного общества «Россия», постройки девятьсот двенадцатого.

— А где находится этот Разгуляйчик?

При случайном переиначивании на мой лад этого неведомого для постороннего человека слова какое-то сладостное тепло разлилось в душе моей и охота брюзжать пропала.

— А находится он промеж трех дорог — промеж Курской, Рязанской и Владимирской… Словом, это неподалеку от Красных ворот. — И опять мысль моя устремилась в наезженную колею. — Кстати, вот именно там, у Красных ворот, собираются сейчас расселять огромнейший доходный дом. Какое-то вдруг вошедшее в фавор министерство решило, видимо, утвердить свой престиж внушительной монументальностью и — соответственно — парадным подъездом. Но построить нечто эквивалентное — кишка тонка, а стеклом и алюминием уже все по горло сыты. Вот, видимо, и присмотрели. К тому же место удобное: центр, рядом метро и Садовое кольцо. Вот и оттяпали за милую душу… В этом доме в первые годы революции комендантом был Мате Залка. Вдова его рассказывала как-то, что проживало там в то время три тысячи человек. Представляете, что это за здание?! А теперь в этом контексте прикиньте еще два аспекта: во-первых, до каких гомерических размеров разрослись штаты наших ведомств — целый поселок чиновников, и это ведь только одно и не бог весть какое министерство. И во-вторых, сколько переселенных из этого дома коренных москвичей оказались обиженными, хотя, наверное, большинство получивших отдельные квартиры были довольны. Но ведь принцип социальной справедливости нашего общества сводится в конечном счете к тому, что, улучшая жизнь тысячам, мы не должны ущемлять интересов ни единого человека.