Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Полушубок у Романа раскис и оттягивал плечи. Роман снял его. Полушубок булькнул, закрутился, как живой, и камнем пошел ко дну.

— Подержи карабин… Я тоже разболокусь, — попросил Пантелей.

— Уходить… нам… надо, — застывшими губами едва выговорил Роман.

Они поснимали и сапоги. И потихоньку побрели по камышам, скользя ногами по дну. Вот Роман наткнулся на чей-то труп. Невольно отпрянул от этого места. Но вот еще труп.

— Пройди-ка… дядя… туда. Бросать-то ребят нельзя. Вместе выбираться надо, — сказал Роман, вглядываясь в полумрак.

Но никого не нашли. И решили уходить вдвоем. Приблизившись к берегу, Роман выглянул из-за осоки. От костра к костру ходил часовой.

Они выждали, когда часовой отойдет подальше и выползли на берег. Хрупкий ледок звонко потрескивал под ногами. И Роман замирал при каждом таком звуке.

— Давай сюда! — шепнул Пантелей.

Метнулись в кусты. Часовой прошел мимо, постоял невдалеке, повернулся и опять стал удаляться. Стараясь ступать осторожно, Роман и Пантелей направились туда, где по их расчетам была кромка бора.

Они шли долго по хмурым сограм. Скорее не шли, а скользили, как тени, зорко озираясь по сторонам. Наконец, сосны расступились и открылась степь, безмолвная, стылая. Вдоль бора тянул ветер, донося запах полыни.

— Давай поснимаем гимнастерки и штаны. Скорее обсохнем, — предложил Пантелей.

Сняли. Пошли в исподнем. Но это их не согрело. Наоборот, озноб усилился. Он сковывал движения, проникал в грудь, в мозг.

Но вот Роман увидел стог. Можно забраться в сено и хоть немного отогреться. Свернули на кошанину. Она колола и в кровь царапала ноги.

Однако оказалось, что этот крюк они сделали напрасно. В стогу кто-то ночевал. Рядом виднелись воткнутые в землю вверх острием пики. Немного в стороне маячили расплывчатые фигуры пасущихся коней.

Из стога слышались приглушенные голоса, несколько мужских голосов.

Роман молча тронул Пантелея за руку. И они опять пошли, направляясь к дороге.

Небо посерело, когда Роман и Пантелей, вконец иззябшие, вошли в Галчиху. На окраине села они не встретили ни души. Но улицы и дворы были забиты подводами.

«Сколько беляков понаехало», — подумал Роман.

В одной избе заметили свет. Подойдя к палисаднику, через ограду заглянули в окно. Рослая, большегрудая баба топила печь. Отчаялись зайти в эту избу и попроситься обогреться. Уже не было сил.

— А если там солдаты? — встревожился Роман.

— Все равно помирать.

Баба встретила их неласково. Фыркнула, оглядев с ног до головы.

— Бесстыжие! — подбоченилась она.

— Тише, тетя, — попросил Роман, скользнув взглядом по разбросившимся на полу шинелям и полушубкам. И здесь были солдаты, много солдат.

— Ты чего меня уговариваешь! — зашумела баба, хватаясь за кочергу.

— Тише! — повторил Роман, отступая к двери. Ну, и проклятая ж баба!

В углу кто-то завозился, ахнул приподнимаясь.

— Завгородний! Роман! Ты откуда такой?!

Это был голос Кости Воронова.

Над Омском бушевал буран. Город тонул в снежной пыли, мрачный, жалкий, как пропившийся кутила. У магазинов опущены жалюзи, пустуют рестораны, гостиницы, правительственные учреждения. Эвакуировались на восток союзники, министры, семьи офицеров, чиновников и все те, кто боялся прихода большевиков. Много поездов с беженцами растянулось по Сибирской магистрали от Омска до Иркутска. Поезда шли в неизвестное.

По узким улочкам, приседая на ухабах, сквозь буран пробирался адмиральский «Роллс-ройс». Рядом с водителем, нахохлившись, сидел Колчак. Он был в барнаулке и серой папахе. Потухший взгляд устремлен куда-то вдаль. Плотно сжаты бескровные губы.

Колчак спешил на станцию. С очередным поездом уезжала на восток Анна Васильевна. Она задержалась в Омске, хоронила какую-то молоденькую сестру милосердия, привезенную в тифу с фронта. Знакомые этой девушки уже эвакуировались, и ухаживать за ней взялась Анна Васильевна. Но спасти девушку не удалось. Сегодня ее похоронили.

Колчак настоял, чтобы Анна Васильевна уезжала не медля. Нельзя ей подвергать опасности свою жизнь. Омск может быть сдан. Колчак сделал все, чтобы задержать красных на Иртыше. Он стянул сюда все резервы, провел поголовную мобилизацию. Но сейчас он ни во что не верил. Колчак потерял веру в себя еще под Челябинском, а потом на Тоболе. И это было страшно.

Что скажет он любимой женщине? Чем утешит ее? Разве лишь тем, что догонит в пути, и она не будет одинокой в своем путешествии? А еще совсем недавно Колчак обещал Анне Васильевне скорое взятие Москвы. Все мечты рухнули. Если Омск будет сдан, то на каком другом рубеже армия сумеет задержать большевиков? Под Новониколаевском, под Красноярском или Иркутском? «По всей вероятности, Омск — последняя ставка в моей игре, — подумал Колчак. — Потеряем Омск — и все пойдет прахом. Я дал бы много за то, если б в эти дни быть простым генералом, но не верховным правителем».

Поезд посвистывал паром. Его окружили солдаты. Через цепь то и дело пытались прорваться раненые и женщины с детьми — им тоже нужно было ехать.

Командующий оцеплением казачий офицер, заметив выходившего из автомобиля Колчака, поспешил к нему. Офицер что-то объяснял верховному, но тот не слушал его. Он думал о своем неудачливом диктаторстве.

Колчак нашел Анну Васильевну в купе одного из вагонов. Соседние с ней места занимали служанки из омского дома, которые сопровождали госпожу. Верхние полки были завалены чемоданами, узлами, картонками.

— Вы пришли! — улыбчиво воскликнула Анна Васильевна, бросаясь к нему.

Служанки исчезли, оставив их наедине.

— Пришел, — грустно ответил он, снимая мокрую папаху.

— Я ждала. Очень ждала.

— Вот и все, Анна Васильевна. Но вы крепитесь. Впрочем, зачем я говорю это? Мы еще будем бороться. Мы вышвырнем большевиков из Сибири, и вы вернетесь в наш домик на Набережной. Я не постою ни перед чем! Я залью Сибирь кровью! Я… Я…

— Конечно, — задумчиво проговорила Анна Васильевна, низко опустив голову.

— Меня предали союзники, генералы, министры. Весь этот сброд! Они клялись в верности мне, а сами интриговали. Это была ярмарка, где один хотел обмануть другого. И вот результат, он плачевен. И что бы не кричали эти торговцы, я делал все, чтобы победить большевизм! — спазмы удавкой сжали его горло.

Проводив поезд, Колчак вернулся в ставку. Не задерживаясь в приемной, он прошел в кабинет, спросив на ходу у Комелова:

— Есть что-нибудь?

Комелов взял со стола папку и направился к верховному.

— Телеграмма от Уинстона Черчилля.

Колчак прочитал телеграмму вслух:

— «Омск, Александру Колчаку, верховному правителю России. Секретно и лично. Успех, который увенчал чрезвычайные усилия армии вашего превосходительства, радует меня выше всяких слов. Несмотря на разделяющее нас расстояние, я глубоко сознаю, что это было достигнуто в столь тяжелых условиях только благодаря вашему непоколебимому мужеству и твердости»… Ваше поздравление несколько запоздало, мистер Черчилль. И вообще не лучше ли было бы, чтобы вместо поздравлений вы прислали одну-две дивизии солдат, причем не таких инвалидов, как гемпширцы полковника Уорда.