Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Стали прощаться. Любка нагнулась к Роману и поцеловала его. Он почувствовал, что лицо ее влажно от слез.

— Не плачь, Любушка. Я скоро вернусь, — тепло и грустно сказал он.

— Держись, братан! — положил руку на Романово плечо Яков.

— Прощевай, сынку, — Домна заглянула Роману в глаза и вдруг перекрестилась.

Гузырь подхлестнул вожжой горячего серого коня, и сани завизжали по прихваченному морозцем снегу. Пробежали мимо тусклые огоньки изб. Проплескался длинными языками пламени костер дозорных у поскотины. И пошла белая, зимняя степь.

Вот и снова покидает родное село Роман. И снова не знает, вернется ли когда-нибудь сюда. Для мужиков уж кончается война. Теперь-то сообща с Красной Армией добьют белых. Скоро добьют. А для Романа продолжается бой, трудный бой за жизнь. Что бы ни говорил Семен Кузьмич, как бы ни утешал, но другого сердца в грудь не вставишь.

И все-таки есть еще в Романе силы. Доктора помогут, и эти силы поборют болезнь. Непременно поборют! Роману теперь никак нельзя умирать. Он завоевал себе право свободно жить, мирно трудиться. У него скоро будет сын или дочь. У него хорошая жена. Да неужели Роман забудет когда-нибудь, как она выхаживала его! Добрая, ласковая Любушка!..

Склонив голову набок, Гузырь любовался ходкой рысью коня. Потом повернулся к Роману, лихо провел рукавичкой под носом, проговорил:

— Не тужи, якорь тебя! Значится, у меня планида похужее твоей будет, ан счет годам потерял. Может, сто мне, может пятьдесят. Все попутал, любо-дорого! А ты двести протянешь! И соответственно, паря, грудь вперед, как ты есть кавалер Егория!

В морозной дали вставало над степью солнце. Оно словно отлито из воска: холодное и тусклое. Восковой казалась и узкая полоска неба у горизонта.

Мефодьев и Воронов прискакали в Покровское. Громко переговариваясь, ввалились в сельсовет. Поснимали задубевшие рукавицы — и к печке. Мефодьев повернул к Гавриле красное с мороза лицо, крякнул, озабоченно сказал:

— Петра Анисимовича надо. Ну и строга зима! Зуб на зуб не попадает.

— Петруха придет сейчас. Он в лавке, — Гаврила выглянул в окно и тоже подошел к печке, поправляя накинутый на плечи старенький полушубок. — Село сидит без муки, бабы кутью варят. Куда везти хлеб на помол? У ветряков жерновов нет, да и толку от этих мельниц мало.

— Думай, на то ты и председатель сельсовета. Может, где во Вспольске есть котел и станок вальцовый. Купи или как там. Денег на это мы вырешим. Есть деньги у штаба, — сказал Мефодьев, потирая руки. — И вот какое дело. Скоро будем расформировывать полки, представь список безлошадных. Дадим по коню на двор. Я вот знаю, что у Якова Завгороднего нет теперь тягла. Ну, как он?

— Можно считать, выздоровел. Только кривой.

— А Роман?

— Увезли в Новониколаевск.

— Жалко, коли помрет. Толковый парень.

— Говорят, у вас тут французов представляли, — заговорил Костя. — Спектаклю ставили. Посмотреть бы желательно про мировую буржуазию. Еще будут?

— Покажут. А было интересно. Все село собралось глядеть. Учитель наш Аристофан Матвеевич — прямо герой!

— Видел я геройство учителя, когда лавочник меня скараулил в школе, — проворчал Костя.

Мефодьев обрадовался Петрухе. Давно не встречались. Ушел Петруха в областной исполком и забыл армию. Школами занялся.

— Тоже надо. В армии-то я, одноглазый, что белая ворона, — с нотками обиды произнес Петруха. — А тут ничего. Отвоевываемся, вроде. Пора о будущем думать. Детишек по-пролетарски учить.

— Насчет ученья не спорю. Но отмежевываться от нас погоди. Еще послужишь в армии.

— Теперь, когда все кончается? Да ты что, Ефим? В Красную Армию калек за версту не подпустят.

— Пока что мы воюем, как воевали. Лишь подчиняемся командарму Пятой и входим в нее, как Сибирский повстанческий корпус. Один из полков мы двинули уже в тыл колчаковцам под Мариинск и Ачинск, на соединение со Щетинкиным, — оживляясь, рассказал Мефодьев. — Гомонов со своими полками выступил против Дутова. Остальные наши части громят егерей и казачью дивизию атамана Анненкова. Мы должны как можно быстрее взять Крутиху силами полка Воронова.

— Ты что ж, полковник? — повернулся Петруха к Косте.

— Только назначили заместо Королева, — не без гордости ответил Костя, поправляя свою кавказскую саблю.

— А Королев? Убит? — насторожился Петруха.

— В том-то и дело, что живой, — сердито повел глазами Мефодьев. — Надо было пристукнуть его в Сорокиной, да Костя разжалобился.

— Верно, жалость взяла, — согласился Костя. — Но теперь я покажу ему, милому, где раки зимуют!

— Мятеж подняли Королев с Рязановым. Штаб отстранил их от должностей. А тебе поручили, Петр Анисимович, побеседовать с полком и представить бойцам нового командира.

— Нет, Ефим, — возразил Петруха, опустив голову. — Я для полка никто, и потом, как мне ехать без ведома областного исполкома?

— Не сердись, Петр Анисимович. Не будем вспоминать старого. Ну, виноват я, с этим Рязановым связался. Заморочил он мне мозги своей ученостью, а теперь вот расхлебывай. Не сердись! — Мефодьев взял Петруху за плечи и стиснул. — С областным исполкомом я договорюсь. А ты, брат, теперь большая шишка. Комиссар Сибирского повстанческого корпуса! Вот кто ты!

Назавтра в полдень Петруха и Костя подъезжали к деревне Георгиевке, что раскинулась на другой стороне бора в тридцати верстах от Крутихи. Здесь квартировал Галчихинский полк, прекративший преследовать белых.

Сосны расступились, и впереди завиднелись придавленные снегом крыши изб. В деревне лаяли собаки. На журавле ближнего колодца каркала ворона. Каркала тревожно, поглядывая на подъезжающих, всадников, словно призывала дозорных полка. Смотрите, мол, едут вас уговаривать.

Петруха придержал коня, предупредил Костю:

— Смотри, не трогай Королева. Без нас разберутся и с ним, и с Рязановым. Понял?

— Как не понять, — недовольно отозвался тот.

Никакой охраны у полка не было, будто никто ни с кем не воевал. Будто возвращались мужики с ярмарки и заехали в село всей компанией чаю попить.

Петруха осуждающе хмыкнул и рысью пустил коня вдоль улицы. У маленькой, спрятавшейся за вербами хатки приметил двух бойцов. Они сидели на кряжистом бревне, посасывая самокрутки, и лениво переговаривались.

— Где штаб полка? — подворачивая к ним, спросил Петруха.

— Прямо, — махнул рукой один.

— Чего ж вы, хлопцы, тут застряли? Добивать беляков надо.

— Расейские большевики добьют. А нашего брата в обоз, да чтоб без всяких поблажек. Наш брат, сибиряк, все стерпит.

— Чудаки вы, хлопцы! — усмехнулся Петруха. — Ей-богу чудаки!

— А ты никак агитировать будешь?

— Зачем вас агитировать? Вы и так хорошие ребята. Просто посоветуемся, что делать, как нам быть, — Петруха понукнул коня и поехал дальше.