Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Возница прислушивался к разговору. Круто повернувшись, заметил:

— Всему голова — Советская власть. И ежели отбросить ее, то я сумлеваюсь.

— Это почему же? — заинтересовался Рязанов.

— Видишь ли, товарищ комиссар, у каждого свой ум и каждый рассуждает по-своему. Которому, может, при царе лучше жилось, а которому без царя. Да не об этом речь. До сей поры мы поджидали, кто кого хлопнет. А теперь ушли партизанить, помогать Ленину. Спросишь, отчего ему помогать. Я скажу тебе, товарищ комиссар. Советская власть у меня двадцать пудов пшенички забрала, под расписку. Жалко было. Пришел Колчак. Двенадцать шомполов мне отпустил. Больно было. Потом прикинул я, сколько рабочему хлебушка надо. Выходит, что ему моей пшенички на целый год хватит. И ежели у меня неурожай случится, Ленин возьмет у других и даст мне. Это и называется Советской властью.

— Ну, а если жить без Колчака и без Ленина? Самим править Сибирью? — наклонился к бойцу Сережка.

Мужик покачал головой и рассмеялся. Ох, мол, и заливаешь ты, дружок.

— Да разве можно так! Сибирь, она никогда не была сама по себе. Что в Питере да в Самаре, то и у нас. Так и будет. Колчак — тьфу, — возница презрительно сплюнул. — И ежели нам жить без Советов, то я сумлеваюсь.

— Ты был на последнем собрании? — спросил Рязанов.

— Был.

— Чего ж не выступил?

— Я человек тут новый. Меня и слушать не станут. Однако мужики жалеют уж, что Советскую власть обидели. Мужик — горлопан, он кого хочешь облает. Попервости облает, а потом разберется и себя выматерит за это.

— В селах есть ревкомы, они всем и командуют, — пояснил Сережка.

— Ревкомы? Да разве они власть? Это ведь — ты да я, да мы с тобой. А власть, она вон откуда идет — из Питера. От Ленина она.

Мужик смолк и молчал до самого Покровского. Рязанову тоже не хотелось говорить. Геннадий Евгеньевич раздумывал над тем, что услышал сейчас. Боец выражал настроение какой-то части армии, и с этим нельзя было не считаться.

Усталые, они шли по степной дороге, радуясь золотым полям, белесоватому небу и солнцу. Они шли следом за подводами и пели что-то свое. Смуглый худощавый командир вел в поводу тонконогого, поджарого коня и курил трубку. Видно, не хотел он ехать, когда другие шли.

Отряд двигался по степи без разведки. Не боялись отчаянные головы, что на них нападут и они не смогут защититься. При внезапной атаке исход боя решается секундами. Не сумеешь встретить врага как следует — и погибнешь. Командир курил трубку и, казалось, нисколько не думал об опасности.

А колонну уже заметили дозорные партизаны. Колька Делянкин круто повернул коня и поскакал к Сосновке. Полы его пиджака трепетали на ветру, рвался чуб из-под сдвинутой набекрень фуражки. Издали казался Колька орлом, распластавшим на спине скакуна свои могучие крылья.

Едва пронесся Колька по улицам села, у штаба грохнуло три выстрела. Это была тревога. И ощетинилась площадь пиками, заколыхалась стволами винтовок и бердан.

Первым выступил из села мотинский взвод. Пешие бойцы, пригибаясь и щелкая затворами, цепью приближались к линии окопов. Затем машистой рысью тронулись конные — взвод Романа Завгороднего и пикари Кости Воронова. Впереди кавалерии ехал главнокомандующий. Когда миновали поскотину, он приказал остановиться. Быстрым взглядом окинул бойцов, весело подмигнул кому-то.

— Завгородний и Делянкин, за мной! — пустил коня галопом.

Они осадили коней на обросшем бурьяном бугре. Мефодьев вскинул к глазам бинокль и рассматривал идущую к селу колонну. Она была на расстоянии каких-нибудь полутора-двух верст. Лицо главнокомандующего вдруг стало напряженным, углы рта опустились.

— Чехи, — глухо сказал он. — Но отряд небольшой, примерно сто человек. Есть пулеметы. Может, это — вражеский авангард?

Роман и Колька привстали на стременах, стараясь получше разглядеть неизвестный отряд. Но было слишком далеко. Колонна казалась им сплошной серой массой, большим ужом, который неторопливо полз по жнивью, пропадая в логах и снова появляясь на пригорках.

И вот над ней вздрогнуло и взметнулось красное знамя. Ветер одним могучим ударом развернул его во всю ширину. Мефодьев подался вперед всем телом и передал бинокль Роману:

— Ничего не понимаю!

Роман увидел пеших солдат в форме немецкого образца. Похоже, что чехи. Но откуда у них красное знамя? Или они решили сдаться партизанам, или это подвох?

Колонна встала. Люди столпились. Затем трое прыгнули в седло и зарысили под знаменем к Сосновке. Мефодьев коротко бросил:

— Едем. — И галопом пустил навстречу им коня.

Когда всадники съехались, один из прибывших — смуглый человек невысокого роста — вынул трубку изо рта, взял под козырек.

— Командир роты мадьяр-интернационалистов Иштван Немеш, — весело отрапортовал он и улыбнулся. — Просим нас извинить. Опоздали выслать вестового. Но мы знали, что здесь свои.

— Главнокомандующий крестьянской армией Мефодьев.

Мадьяр спешился и подбежал к Мефодьеву. У обоих радостно заиграли глаза. Мефодьев тоже соскочил с коня. Они крепко обнялись. Иштван широким жестом показал на своих спутников.

— Мои помощники Лайош и Золтан. Хорошие парни, — Иштван довольно чисто говорил по-русски. — Мы из военнопленных. Воевали на Туркестанском фронте, теперь хотим помогать вам. Лайош, веди роту!

Лайош ускакал к колонне, и вскоре она вошла в село. Мадьяр встретили восторженными криками. Летели вверх шапки, плясали над головами пики. Командира роты Иштвана стащили с коня и принялись качать. Разбросив руки и ноги, он высоко взлетел над головами, бронзово-красный от возбуждения. Выронил трубку, и ее кинулись искать десятки партизан.

Потом Иштван взобрался на горбатую от поклажи телегу и над площадью полетел его звонкий голос:

— Спасибо, товарищи! Нас встречали так во всех селах, — это хорошо. Мадьяры — за русскую революцию! Пока жив хоть один мадьяр — враг не пройдет! Так говорят интернационалисты.

После митинга Мефодьев и Антипов устроили роте смотр. Она вытянулась тут же в две шеренги. Бойцы и в самом деле выглядели браво. Они были неплохо одеты и обуты. У каждого английская винтовка. Кроме того, рота имела четыре пулемета и два ящика гранат Миллс.

— Мы обознались сначала, — сказал Мефодьев Иштвану. — Решили, что нагрянули к нам чехи.

— В роте есть и чехи, человек восемь. Тоже интернационалисты.

— Мы подумали на белочехов, — уточнил Мефодьев. — Но как нас не предупредили? Ведь в селах есть и дружины, ревкомы!

Антипов недоуменно пожал плечами. Значит, проморгали дружинники.

— Мы сами просили их не сообщать, — лукаво усмехнулся Иштван. — В нежданных встречах больше радости.

Знакомясь с бойцами роты, Мефодьев заметил среди них одного в русской форме. Остановился пораженный. Да это же — офицер, которого расстрелял Костя Воронов в Сорокиной. Уж не померещилось ли ему? Нет. Похож, удивительно похож.