Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Усылая последнего вестового в Сосновку, Роман наказал ему передать в штаб, что сегодняшней ночью попытается взять «языка». За одним из сел весь день наблюдал в бинокль, спрятавшись в стоге, Аким Гаврин. Сейчас он ехал впереди, рядом с Романом, а за ними цепочкой растянулись по логу остальные.

— Пятый дом от края села, — шептал Аким, наклонясь к Роману.

— Собаки во дворе вроде нет, зато близко пост. Двое часовых охраняют возле околицы орудия. Надо брать офицера без шума.

— Ты уверен, что там живет офицер? — так же тихо спросил Роман.

— Ага. У него золото на фуражке и на воротнике. Фуражка с четырьмя углами, голубая.

— Конфедератка. Да, похоже, что офицер.

Раздвигая голые ветки берез, въехали в колок. Лошади прохрустели ледком и встали, всадники спешились. Село в каких-нибудь двухстах шагах, сразу же за бугром. В пугающей тишине явственно слышался лай собак. А вот неподалеку взметнулась песня.

Кто-то взвизгнул, ухнул, забарабанил по доскам. Притих и снова загрохал, еще настойчивее. Наверное, в избу стучится. Допоздна загулялся. Скоро уж петухи запоют.

— Пся крев! — и снова:

Роман подавил в себе волнение и сказал скучившимся разведчикам:

— Заляжете на бугре и, в случае чего, прикрывайте наш отход. Стрелять при крайней нужде, а пока ничем не выдавать себя. Поняли?

Бойцы молчаливо закачали головами, прислушиваясь к доносившимся из села звукам.

— Ребята, у кого есть шапка? Дайте, — попросил Аким.

Ему протянули папаху. Аким нахлобучил ее на голову и сунул кому-то свою фуражку. Затем снял с плеча и отдал карабин.

Фрол отвязал от седла ременные вожжи. Привычным движением перекинул через руку. Звякнули пряжки. Фрол достал из кармана кривой нож и обрезал их. Все это он проделал неторопливо и с таким видом, словно идет ловить коня, а не человека, может быть, до зубов вооруженного.

В село шли втроем: Роман и братья Гаврины. Петляя по высокому, почти в рост, бурьяну, они поднялись на бугор. И их взорам сразу открылось все село. Хотя близилась полночь, окна многих изб светились. Горел свет и в пятом от края доме. Он косо падал во двор, вырывая из темноты невысокие ворота и часть амбара. Не спится жолнерам. Видно, неспокойно у них на душе в чужом краю.

«Эх, знать бы по-польски», — подумал Роман, осторожно продвигаясь вперед.

Вскоре наткнулись на обветшалую стену плетня. Начинались огороды. От них тянуло ботвой и навозом.

— Тут я пойду один. Я знаю, как пройти, — шепнул Аким.

— Ладно. Мы обождем, — ответил Роман и торопливо пожал Акимову руку выше локтя. Мол, удачи тебе.

Аким легко пролез через плетень, метнулся вправо и пропал. Потом Роману показалось, что он увидел тень под окном, но всмотрелся пристальнее и ничего не заметил. Наверное, примерещилось.

В Романовом сердце жил задор, как в детстве, когда он со своими сверстниками устраивал набеги на горох тетки Ганны. Сейчас он боялся одного, что взять «языка» не удастся. И тут же мысленно говорил себе: возьмем, иначе не может быть.

Едва Аким вернулся, на крыльцо вышли двое. Они что-то сказали, засмеялись и подались прочь. По улице дробно прозвенели шпоры.

— Их четверо было, — прошептал Аким. — Остались еще и на нашу долю.

— Идемте, — глухо сказал Роман, сжимая холодную рукоятку нагана.

Аким провел разведчиков мимо бани и пригона, у которого стоял на привязи поджарый ахал-текинец. Роман и Фрол притаились за обомшелым углом дома, почти у самого крыльца. Аким отполз к заплоту.

В доме приглушенно гудели голоса. В полосе света, падающего из окна, появлялись и исчезали длинные размытые тени. Неужели никто не выйдет во двор? Жалко, что упустили тех.

Сколько пришлось ждать, вряд ли могли сказать разведчики. Может, двадцать минут, а может, три часа. Только очень долго. Так долго, что у Романа снова отяжелели ноги. Но хлопнула одна дверь, другая. И на крыльцо шагнул человек. Он громко зевнул, потянулся и не спеша простучал каблуками по ступенькам. И опять остановился, словно к чему-то прислушиваясь.

Роман мягко подобрался к нему и коротко ударил по голове наганом. Человек вытянулся, будто хотел оторваться от земли, качнулся назад. Он упал прямо на руки Романа. Упал без крика и даже без стона. Лишь шумно выдохнул.

Аким ловко забил ему в рот папаху, а Фрол снял ремень с пистолетом и полевой сумкой. Без сомнения, «язык» был офицером. Кроме золотого шитья, его конфедератку украшал белый одноглавый орел. Блестящие пуговицы в два ряда на шинели, а на погонах тоже орлы и звездочки.

«Языка» на руках оттащили в огород и там накрепко скрутили вожжами. Село затихло. Поблизости ни шума, ни шороха.

— Понесем, — прошептал Роман.

Они подхватили офицера, вскинули на плечи. Он был нелегким. Тучное тело вздрагивало и хлюпало. Но разведчики несли его, не останавливаясь, пока их не встретили товарищи.

Когда грузили «языка» на седло, Пантелей Михеев приник к груди офицера ухом, ощупал его руки в тонких белых перчатках. Хотел расстегнуть ворот шинели и отпрянул:

— Да вы ж его удавили. Гляньте, — и показал на петлю, туго захлестнувшую шею. — Околел ваш пан.

Роман встрепенулся. Вот досада! Столько мороки было с «языком» — и все рухнуло.

— Это я, Роман Макарович, виноват. Темно. Сам не могу понять, как вожжа оказалась на шее, — растерялся Фрол. — Ладно уж, мы с Акимом еще за одним сходим.

— Нет, поедем, — возразил Роман. — Дай-ка сюда его сумку. Пора возвращаться.

Аким ворчал на брата всю дорогу. Ну, что теперь скажут разведчики в штабе! Эх, Фрол, Фрол!

Однако в Сосновке выяснилось, что разведчики добыли важные документы. В полевой сумке офицера были карты восставшей местности, на которых синими и красными кружками помечены некоторые села и станции. Кружки нацеливались стрелками на Сосновку.

— Как мы и предполагали, нас собираются атаковать со всех сторон, — говорил Антипов, разглядывая карты. — Теперь знаем, откуда ждать гостей. Значит, воевать будем не вслепую.

Он удовлетворенно потирал руки. Молодцы разведчики! А это что за тетрадь, толстая, с зелеными корочками? Похоже, — дневник. Может, и тут ценные сведения? Только кто прочитает?

— А интернационалисты не разумеют по-польски? Должны бы понимать. Мадьяры живут где-то рядом с поляками, — сказал Мефодьев озабоченно. — Надо послать к ним.

В штаб пришел Лайош. С порога улыбнулся, сморщив сплющенный нос, развел лопатами рук:

— У мадьяр отчень непохожий язык. Но в Сегеде я дружил с поляками, попробую прочитать.

В дневнике было много записей. Лайош читал и переводил последние: «Прибыли в Новониколаевск. Все рады, что выгружаемся. Жолнеры боятся фронта, спрашивают меня: