Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

Сославшись на неотложные дела, Владимир покинул Мансурова. Бедняга поручик! Он заговаривается. Он болен. В его лице не было ни кровинки.

В прихожей — веселый перестук ножей. Домна и Любка шинковали капусту. На столе быстро росла белая упругая горка капустной лапши. Домна бросала свой нож и перетирала ее с солью. Капуста похрустывала и попискивала, как живая. Любка пригоршнями складывала крошево в кадку. И так повторялось раз за разом.

Макар Артемьевич сидел на сундуке в горнице и, скрестив руки на коленях, наблюдал за женщинами. Через приоткрытую дверь ему было хорошо видно, как Любка подхватила кочан, очертила носком ножа кочерыжку. Зеленые прихваченные морозом листья упали на пол. Затем она рассекла кочан на четыре части, бросила в угол кочерыжку. И застучала ножом.

Залюбовался Макар Артемьевич снохой. Хватка Домны ему понятна. Не первую осень жена возится с капустой. А вот откуда это взялось у Любки?

«Природное. Ничего не скажешь, работящая. Вот уж год доживает в нашем доме, а ни разу на усталь не пожаловалась», — подумал Макар Артемьевич.

— Ты хоть бы кирпичи принес для гнета, — проворчала Домна, поправляя падающие на лоб волосы. — Сидишь себе, трутень. Зима на дворе, а завалинка не засыпанная. Погубим картошку.

— Ты меня замордовала, Домна. Говори уж что-нибудь одно. Или про кирпичи, или про завалинку, — ответил он, нехотя подымаясь с сундука. Подошел к столу и порылся в кочерыжках. Макар Артемьевич любил грызть их.

— Куда это люди побежали? — приглядывалась в окно Домна. — А ну, Макар, выйди узнай.

Макар Артемьевич тяжело вздохнул, покачал головой. Вот так всегда. Ни одно, так другое.

Не успел он выйти, как у палисадника под окнами выросла Марина Кожура. Закричала заполошно, вытаращив глаза:

— На сборню зовут! Сказывают, Гаврила бумагу получил важную. Читать будет. Всем приходить велели! — и подалась за народом.

Домна вытерла руки о фартук, бросила снохе и мужу:

— Пийдемо!

Когда они втроем приближались к площади, там уже стоял рев. Бабы голосили. Некоторые в ужасе прижимали к груди ребятишек.

Домна протиснулась поближе к сборне и, не веря своим ушам, слушала страшный приказ генерала Матковского. Гаврила, как завороженный, все читал и читал его. На большом лбу Гаврилы выступила испарина. Листок словно жег Гавриле покалеченные руки. В нем — приговор тысячам людей. Старикам, женам, детям. Все, кто был здесь и кого не было, обречены генеральским приказом на смерть.

— Люди! Да что ж это, люди! — пронзительно вскрикнула Капитолина Делянкина.

Этот крик заставил Гаврилу вздрогнуть и оторваться от листка. Рассеянный Гаврилин взгляд побежал по толпе и уперся в Домну.

— Иди сюда, Домна Егоровна. Скажи, — позвал он.

Домна и сама порывалась что-то сказать односельчанам в эту трудную минуту. И вот, высоко неся голову, решительная, она поднялась на крыльцо.

— Ворог нас погубить хочет. Ему нужна наша кровь. Озера крови нужны Колчаку и его генералам, — гневные слова Домны тяжело падали в безмолвную толпу. — Так поклянемся же, люди, победить ворога! Лучше умрем в бою!.. Не хнычьте, бабы! Слезы в беде — не помощник. Вилы берите, топоры и косы! Ройте окопы!.. А ты, Гаврила, пиши письмо Ленину. Пусть вызволяет нас. Через фронт пошлем к нему ходоков. Не может быть, чтоб Советская власть не выручила. Родная нам она! Как дети наши, так и власть Советская! Пиши, Гаврила!

Когда Домна сошла в ревущую толпу, Гаврила сказал:

— Все. Прошу расходиться. — И поклонился односельчанам. — Значит, будем драться за свою жизнь. И сегодня же пошлем человека к Ленину.

Толпа закипела, закричала еще неистовее:

— Пощады просить не станем!

— Лучше умрем за Советскую власть!

— Народ победить нельзя! — взметнулся у лазарета голос Семена Кузьмича.

Расходились. Бабы цепенели от страха. Они спешили к детям. Причитали над ними, как над покойниками. Некоторые, обезумев, хватали ребятишек и бежали в лес. Их останавливали дозоры, отправляли домой.

— Не дурите, бабы! Всем тошно!.. — говорили бойцы, едва сдерживая слезы. — Помрем, а детишек не дадим в обиду. Не выстоим, так с боем выведем их из кольца.

Домна увидела, как Марина Кожура усаживала на телегу своих малолеток. Парнишку закутала в тулуп, а на девчонку набросила Трофимов пиджак. Потом обложила их сеном. Плакала Марина, плакали, глядя на нее, ребятишки.

Перескочив через заплот, Домна подбежала к Марине, схватила ее за руку. Та повернула белое, перекошенное страхом лицо, выдохнула:

— Пусти!

— Не надо, Мариночка, не надо! — Домна обхватила ее и гладила, гладила по зыбкой спине. — У всех горе, Мариночка!..

— Я их… в Воскресенку свезу… к знакомым. О, господи! Крошечки вы мои, милые! Голуби вы мои! — Марина отшатнулась, взмахнула руками и упала навзничь.

Домна кликнула сноху. Вместе они увели Марину в избу. Любка сняла с телеги и успокоила ребятишек, которые доверчиво прижались к ней, пошвыркивая носами. Они не могли понять, почему плакала их мать и почему ее уговаривала соседка.

— Что ж с нами будет! — ухватив цепкими пальцами распущенные волосы, качала головой Марина.

— Поздно везти теперь, Мариночка. Там скорее побьют. Будем обороняться тут. Ленин пришлет подмогу, вот посмотришь. Ленин побьет Колчака, супостата проклятого!

Едва Домна вошла в свой двор, к воротам подвалила шумная компания баб. Они ошалело кричали, перебивая друг дружку.

Домну кликнула Пелагея Солодова. Она редко заходила к Завгородним. Может, всего-то два или три раза после дочкиной свадьбы. Тянуло ее к Любке, да не знала, угодна ли будет богатой родне.

— Извиняй нас, сватьюшка, — сказала она, пряча глаза, — кабы не печаль великая, не горе наше, не потревожили б тебя. Помогай, сватьюшка!

— Чего вам? — окинув баб настороженным взглядом, спросила Домна.

— Ты ай что слышала про Ленина? — заговорили разом. — Войска-то у него много? А ить и за то тревожимся, поспеет ли он.

Домна сама хотела бы знать обо всем этом. Но разве она могла признаться теперь, что о Ленине почти ничего не ведала. Лишь как-то упомянул о нем покойный Митрофашка, что, дескать, есть такой защитник простого люда. Но тогда ни Домна, ни ее односельчане, казалось, не нуждались в защите. И замечание Митрофашки Домна пропустила мимо ушей. Потом она услышала о Ленине от Гаврилы. Этот совсем ничего не пояснил. Лишь буркнул, что Ленина бы к нам сюда поскорее. И еще говорил лавочник Степан Перфильевич, что Ленин — голова всей Советской власти и что он за Уралом окопался. Вот и рассудила Домна: коли за Уралом, так потеснит Колчака и придет в Покровское. Ведь у покровчан один интерес с властью Советской.

На площади Домна заронила в людские сердца надежду. Гаврила поддержал ее, пообещал послать ходока. И бабы пришли узнать обо всем этом. Больше им неоткуда ожидать помощи. Домна должна утешить их, а вместе с ними и себя.