Вольдемар Бааль - Колдун

— Домик на краю рощи, а у рощи нет края...

— Не может быть!

— А ты уверен, что там тебя ждала я?

— Да! Ты! Уверен!

Оназасмеялась, и он вдруг увидел, что у Неелицо Лины, а в лесу эхом на тысячи голосов разнеслось:

— Сероглазка... Сероглазка... Сероглазка...

И он сильно вздрогнул и проснулся.

Он был один. Была яркая лунная ночь. Резкие тени лежали на полу и стенах. Откуда-то плыла приглушенная песня. Голос был знаком.

Петр встал, и неслышно открыл окно во двор, и замер: совсем близко от него, в ночной рубашке, вся залитая лунным светом стояла Лина. Волосы ее были распущены, она стояла, облокотясь на изгородь, и смотрела вверх: вокруг лунного диска светился большой желтый круг. Она пела.

Голос ее был тих и чист и чуть заметно дрожал; так что казалось, будто она его изо всех сил сдерживает, как бывает, когда душу теснит восторг; казалось, что вот-вот она засмеется, зальется, крикнет — бурная радость прорвет преграды и ринется, как неистовое половодье, сметая все вокруг. И действительно, она вдруг засмеялась, но тихо, все еще сдерживаясь, и потом бесшумно закружилась по двору, разведя руки. Но тут же как бы спохватилась, остановилась, огляделась, вздохнула и опять тихонько запела, раскачивая согнутыми руками, словно качая ребенка:

Петра словно что-то обожгло.

— Лина! — сказал он и выпрыгнул через окно во двор.

— Ой Петя! — Она замерла на месте и сжалась.

— Лина! — Он подошел и обнял ее. Руки его дрожали, лицо горело. — Постой! Лина, я нашел. Нашел.

— Что? — спросила она.

— Принеси нож. Там, в рюкзаке.

В тени, прислоненная к стене дома, стояла доска. Он вынес ее на середину двора, сел перед ней и стал внимательно разглядывать вырезанный им несколько месяцев назад круг. И когда Лина принесла нож, он ловко и быстро провел несколько длинных надрезов, потом повернул доску к луне, смел щепки и сказал:

— Смотри!

На круг, глубоко и резко, разрывая его края, легла стремительная, с легким оперением стрела.

— Видишь, Лина!.. А мы стрелку на лучок...

— Да. — Она села рядом с ним на траву, взяла его руку и положила себе на живот. — Послушай. Он уже бьется.

И Петр беспечно и звонко засмеялся.

1971

Из «Валленштейна» Фридриха Шиллера.