Анатолий Соболев - Якорей не бросать

— Значит, без воды будете. Говорят вам — двадцать четвертый! — повысила голос девица.

Судовая радиотрансляция не отключена, и все разговоры, которые ведутся из рулевой рубки, слышны по всему траулеру.

Начал убирать каюту. Соседа моего еще нет, и кто поселится — неизвестно. В каюте хлама от прежних жильцов — горы. Видать, жили мотористы: в шкафах промасленная ветошь, под койкой тоже, оттуда же вытащил я огромные рыбацкие бахилы — резиновые сапоги по пояс. Поразмыслив и смекнув, что они мне могут пригодиться в море, засунул на прежнее место. Мусору нагреб целый ворох. Задумался — куда его деть? Выглянул в иллюминатор, прямо под ним—причал. Нет, сюда нельзя. Выйдем в море — выброшу. Море, оно все вытерпит.

По трансляции по-прежнему шла перебранка. Теперь слышался грузинский акцент. Это помощник капитана по производству, технолог, разговаривал с отделом кадров и спрашивал, где рыбмастера, кто именно назначен на судно и почему их до сих пор нет.

— Паслушай, дарагая, милая, красавица, зачэм мне Калюшкин, зачэм Иванов? Ты мне дай хароших мастэров. Мне работники нужны, красавица, ра-бот-ни-ки!

— Уговорили, — согласилась женщина с молодым голосом. — Только с вас раковина, самая красивая. Вы на Кубу идете?

— Нэт, в Цэнтральную Васточную Атлантику.

— А-а, — разочарованно протянула женщина. — Там раковины плохие.

— Будэт, дарагая, тэбе раковина. Будэт самая кра-сывая, пэрламутровая, — заверял грузин. — Считай, уже стоит на тваем пианине. У тебя пианина есть, дарагая?

Почему-то с берега всегда отвечали женщины. Такое впечатление, что отделы кадров и снабжения в руках прекрасной половины человечества.

После грузина по трансляции раздался хриплый и решительный голос капитана, он разговаривал с отделом кадров:

— Вы кого мне дали! Мне старший тралмастер нужен, а не гуляка. Отходить пора, а он где-то на свадьбе гуляет!

— Арсентий Иванович, — отвечал «берег» опять женским голосом, но голос на этот раз был тих, нетороплив. Чувствовалось, что говорит умудренная годами пожилая женщина. — Он тралмастер хороший, работящий. Есть, конечно, за ним слабость.

— Мне эта слабость боком выйдет, — ворчал Носач. — Мне тралы новые нужны, а он набрал старья. И глаз не кажет. Давайте другого.

— Ваш первый помощник хлопотал за него, Арсентий Иванович. Вот мы и дали Соловьева.

— С этим соловьем запоешь в море.

— Сами же просили.

— Да не просил я его у вас! — взорвался капитан.

— Арсентий Иванович, — умиротворяюще отвечал «берег». — Ну ваш Шевчук просил. Он же судовую роль заполняет. Ну нет у нас никого. Все в отпуске или в море. Берите Соловьева, Арсентий Иванович.

Потом по радиотелефону с картографическим отделом порта говорил штурман и просил карту промыслового района, что ему недодали. Ему тоже отвечала женщина с молодым певучим голосом:

— Найдем карту. Будем рады вас видеть. Сегодня в рейс или нет?

— Может, уйдем, может, нет, — ворковал штурман. — Не хотелось бы с вами вот так, на расстоянии, прощаться.

— Приходите, ждем, — зазывно говорил «берег». «Интересно все же, —думал я, —уйдем мы сегодня или нет? Еще ни одно судно, как утверждают моряки, не ушло вовремя. И мы уже третий день не можем принять швартовы. Накануне назначали последний срок: в двенадцать часов дня. Не ушли. Потом было объявлено, что уйдем в восемнадцать, дальше переиграли на двадцать. Теперь вот говорят, что, может быть, ночью отойдем. Ночью, кстати, будет уже вторник.

А по радиотелефону шли переговоры: то ругались, то просили, то грозили, то умоляли.

Как бы там ни было, а судно загружалось всем, чем нужно, и матросы из отдела кадров тоже подходили, постепенно заполняя пустоты в судовом списке. Оставалось найти неуловимого Соловьева — и команда была бы в полном составе. Говорят, что только тогда свободно вздыхают на судне и начинается нормальная жизнь, когда отходят от причала.

Прибрал каюту, еще раз внимательно осмотрел ее. Ничего —уютная и красивая. Интересно, что я запою месяцев так через пять, какой тогда она мне покажется?

Открылась дверь. Без стука. Я подумал— опять вернулись энергичные дамочки. Может, ценность моей жизни возросла за это время. Нет, на пороге стоял Андрей Ивонтьев. Ни слова не говоря, отодвинул шторку моей койки, заглянул туда, спросил:

— Пушкин где?

— Какой Пушкин?

— Саня Пушкин.

— В Москве на площади, — попытался я сострить.

— Я про моториста спрашиваю, —пояснил Андрей.

— Нету Сани, — развел я руками. — Не знаю где.

— Извините. — Придерживаясь за косяк, он шагнул из каюты.

Значит, это я за Пушкиным столько добра выволок? Ну, Саня, не ожидал!

По трансляции объявили:

— Всем немедленно получить у боцмана спасательные жилеты! Всем получить у боцмана спасательные жилеты. Немедленно!

Что, уже тонем? Пошел получать.

Каптерка боцмана оказалась по моему же правому борту, под трапом. Оранжевые спасательные жилеты были свалены в кучу на банки с краской и железные коробки с кинолентами. У дверей толклись матросы. Боцман, задерганный, упревший от всех бесчисленных боцманских забот, совал жилеты в руки матросов и каждому велел расписываться в инвентарном журнале. Когда подошла моя очередь, кто-то крикнул сверху:

— Боцман, срочно к капитану!

Боцман сунул мне в руки журнал:

— Побудь за меня! Записывай фамилию, и пусть каждый расписывается за жилет. Журнал потом мне!

И взбежал по трапу.

Неожиданно я стал начальником. Матросы брали жилеты, расписывались.

— Боцман! — крикнули мне сверху. — Кончай раздачу! Иди шлюпку правого борта проверять! Старпом приказал.

Не успел я ответить, что никакой я не боцман, как кто-то невидимый крикнул:

— Боцман, где брезент с носового трюма? Второй штурман спрашивает.

— У меня свистка на жилете нету, — заявил какой-то матрос. — Не буду расписываться, потом шкуру за него сдерешь.

Какой еще свисток?!

— А у меня без сигнальной лампочки, — сказал красивый черноволосый парень с волевым подбородком ковбоя из американского кинобоевика. Это — Мишель де Бре, матрос-прачка (потом я узнал, что по паспорту он — Михаил Дерюга).

Что за лампочка? Эти жилеты я впервые вижу.

Дворцов, тот самый бывалый матрос, с которым мы вместе ходили за штурманскими картами, все пытался выяснить у меня, как надевается этот жилет и как надувать его воздухом.

Черт его знает, как он надувается! В годы моей морской службы таких жилетов просто-напросто не было. Были спасательные круги, и все.

— Боцман, — полюбопытствовал кто-то, свешиваясь сверху, — какое кино сегодня будет?

Я начал понимать, что команда здесь новая и они еще не знают друг друга и своего начальства. Увидев меня возле каптерки с журналом и ручкой, повинуясь приказу, переданному по судовой радиотрансляции, каждый из них, естественно, принял меня за боцмана. Да и по возрасту подхожу, подумал я. Так дело пойдет — капитаном стану.