Александр Миронов - Только море вокруг

— Возьми в каюту… Умыться, передохнуть… Не видишь?

Тогда-то Ричард Уиллер и вошел впервые в каюту старпома. Вошел послушно, без слов, без вопросов, как бы не сознавая, что подчиняется чужой воле. Так же послушно он принял душ, выпил стакан водки, закурил «Казбек» и вытянулся, почти лег в кресле, широко раскинув руки и ноги.

— Помолчим, — шепотом простонал он, — пять минут… Только пять минут…

Эти минуты показались Маркевичу вечностью: до чего же дошел, довел себя человек. И он не мог не вздохнуть с облегчением, когда инженер, обретя волю над своим телом, подобрал ноги, выпрямился и, хорошо, благодарно улыбнувшись, сказал обычным бархатистым баритоном:

— Все. Теперь домой к ребятам: вечером сведу их в кино. Гуд бай, до завтра.

— До завтра, мистер Уиллер.

Американец внимательно посмотрел на Алексея, точно стараясь получше и правильнее оценить русского моряка.

— Мистер Уиллер? Зачем так сухо, так официально? Вы не такой… осторожный и непонятный, как ваш очень умный чиф-инженер. Вы проще. А мы оба люди моря, где все человечнее и проще, чем на суше. Не так?

— Пожалуй…

— Да, так, и меня зовут Ричард. Мне будет приятно, если вы станете называть просто Дик. О′кэй?

— О′кэй, — Маркевич протянул руку. — И если так, разрешите мне задать вам один вопрос. Вы разрешаете, Дик?

— Хоть десять!

— Скажите, почему вы обрадовались, когда капитан и чиф-инженер согласились подписать договор на ускоренный ремонт нашего судна?

Инженер думал только мгновение, но, прежде чем ответить, спросил:

— Вы обязательно это хотите знать?

— Да, обязательно.

— Ну что ж… Фирме не выгоден длительный ремонт, Алекс. Он не выгоден и мне: длительный ремонт — это отказ от ремонта других кораблей, а их сейчас много. Бизнес! За четверо суток я поучу столько же, сколько за десять: аккордно. Значит, в резерве у меня шестеро суток для других работ. Понятно?

Маркевич прикусил губу, чтобы не сказать, не выкрикнуть протестующее «нет!» Но чтобы не затевать бессмысленный спор, спокойно сказал:

— Вас ждут ваши ребята, Дик. Желаю вам посмотреть хороший кинофильм.

— Спасибо…

И получилось так, что с этого дня Уиллер каждый раз после работы ненадолго задерживался в кате Алексея. Весь день они работали вместе: инженер распоряжался американцами, а штурман вел матросов буквально по пятам судоремонтников. Едва закончили те установку новых листов обшивки, как моряки сразу же принялись грунтовать борта кирпично-красным суриком, а потом и покрывать шаровой, под цвет морской волны, краской. Не успел портовый буксир убрать плашкоут из-под кормы «Коммунара», и там появились спущенные с палубы подвески-беседки, на которых примостились матросы, на время ремонта превратившиеся в маляров. Казалось, будто русские моряки ни за что не хотят отставать от американцев, и это не могло укрыться от зоркого глаза Уиллера. Он не забыл вопрос, заданный Алексеем. Он был уверен, что этот колючий вопрос внушил штурману не кто другой, как умный и хитрый корабельный инженер. Недаром же эти русские так поспешно разбежались тогда с кормы, будто спасаясь и от него, Уиллера, и от парней на понтоне. Но разве сами они не тянут из себя последние жилы?

И, улучив свободную минуту в напряженной сумятице дня, Уиллер с самым добродушным видом постарался подколоть старшего механика:

— Я вижу, ваши ребята тоже работают на аккорд, чиф. И сколько же вы получите за такую бешенную работу? Вы, лично…

Лицо Симакова не дрогнуло, не изменилось, только сощурившиеся глаза блеснули, как холодная молния клинка.

— Много, — очень спокойно и просто ответил он. — В миллион раз больше, чем вы думаете.

— То есть?!

— Извините, сэр, но я тороплюсь, — Григорий Никанорович поклонился с подчеркнутой учтивостью. — Спросите об этом у старшего штурмана. Он, парень с головой, сумеет объяснить. А мне, извините, некогда…

И, повернувшись, неторопливо зашагал к входу в машинное отделение, где тоже гулко гремел спешный ремонт. Уиллер проводив его долгим взглядом, задумчивым взглядом: ох, и умен же этот тщедушный, невзрачный с виду человек! «Спросить? Ну что же, я спрошу. Я не хотел ненужного спора с Алексом, а теперь я сам заведу этот разговор».

Маркевич был немало удивлен, когда в этот день, после обязательного душа и пятиминутного отдыха, Уиллер не заторопился домой, не попытался начать юмористический пересказ самых новейших газетных сплетен.

— Измотались? — сочувственно спросил Алексей. — доходите до ручки?

— Нет, — инженер зевнул, закинул руки за голову, и сцепив пальцы на затылке, с хрустом потянулся. — Я думаю.

— О чем, если не секрет?

— О вас. Не лично о вас, а о команде вашего судна, обо всех русских, — он бросил руки на колени. — Странные вы люди, Алекс. Очень странные люди.

— Чем же мы кажемся вам странными? Разве у нас две головы и четыре руки?

— Я предпочитаю одну голову. Вашу. Так мне легче читать ваши мысли. Я вижу вас насквозь, как мог бы увидеть ваши внутренности на экране рентгеновского аппарата. Хотите скажу, о чем вы думаете?

Это начало, это вступление показалось Маркевичу забавным. Не собирается ли Дик устроить сеанс ясновидения, продемонстрировать свою способность читать чужие мысли? Что ж, можно и пошутить, поразвлечься…

— Публика ждет. Прошу, — улыбнулся старпом.

Но инженер не ответил улыбкой. Наоборот, стал еще серьезнее, еще суше и, придав своему лицу выражение хмурой озабоченности, явно подражая Симакову, скрипучим голосом заговорил:

— завтра у нас тяжелый день: этот треклятый Дик сдержал слово и уложится с ремонтом ровно в четверо суток… У команды еще очень много работы, и мы едва ли угонимся за американцами: нужно пересмотреть весь такелаж, заменить износившийся, нужно поставить на шлюп-тали четыре новых блока, нужно проверить, в каком состоянии шлюпбалки… Нужно, нудно, нужно! Так или нет? — он впился глазами в штурмана, выпятил подбородок, с нетерпением ожидая ответа. — Так?

— Так, — перестал Алексей улыбаться. — Но разве это плохо?

— Плохо, — словно отрубил Уиллер и на мгновение сжал упрямые губы. — Вы помните свой вопрос, Алекс? О том, почему фирма до минимума свела срок ремонта судна? А я помню и еще одно: как ваш чиф-инженер показывал кочегарам моих измочаленных ребят. Да, я не знаю русского языка, но и не зная понял если не все, так очень многое из объяснений этой умнейшей в мире спирохеты в очках. Деньги для нас — это жизнь, и чтобы жить, мы продаем себя, больше, чем, может быть следует. А вы? За какие блага вы себя продаете, — вы, русские, о ком вот уже третий десяток лет идет трезвон по всему земному шару? Чиф-инженер сказал, что вы способны ответить на любой вопрос. Что ж, отвечайте я жду!