Александр Миронов - Только море вокруг

В тот же вечер Маркевич перебрался в капитанскую каюту, где все еще пахло нежилой зимней сыростью. Подождав, пока утомившиеся за день люди утихомирятся на ночь, он притащил ведро горячей воды и, облачившись в старую подвахтенную робу, принялся ожесточенно чистить, драить, все приводить в порядок. Особенно тщательно, почти выскоблил деревянную койку и письменный стол, к которым чаще всего прикасался Ведерников. Даже матрац принес свой, прежний. Даже подушки свои. А в заключение распахнул все четыре иллюминатора, входную дверь и проветривал каюту до тех пор, пока не почувствовал, как тело покрылось мелкими пупырышками озноба.

Вымылся в ванне, побрился, надел чистое белье. И, с наслаждением развалившись в глубоком кресле за письменным столом, на котором уже стола Танина фотография в ореховой рамочке, громко сказал, улыбаясь ей:

— Вот мы и дома, Лапушка, слышишь? Дома!

Неудержимо захотелось спать, но надо было разложить белье по ящикам рундука, развесить на плечики верхнюю одежду, так и дождавшуюся в подшкиперской его возвращения на судно. Перебирая и сортируя все это по местам, Алексей с нахлынувшей теплотой подумал, что — вот, сохранили, не сдали на вещевой склад в пароходство. Значит, ждали его ребята, верили, что вернется. И до того захотелось сию же минуту увидеть их, что даже досада взяла: почему никто не приходит!

Первым как бы почувствовал эту досаду Егор Матвеевич Закимовский. Вошел чистенький, выбритый, наодеколоненный и, сдерживая веселые смешинки в зеленых глазах, торжественно протянул руку:

— С благополучным прибытием вас, дорогой товарищ капитан! С высоким, можно сказать, назначением, Алексей Александрович! Прошу принять мои наинижайшие заверения в глубочайшей преданности вашему высоко сияющему сиятельству!

— Иди к чертям, — оттолкнул его Маркевич. — Слова-то какие придумал…

— А иначе в этой каюте не полагается. Тут, брат, все Ведерниковым насквозь провоняло, вот и пропитываюсь его воздухом, в подхалимы готовлюсь. — Золотце глубоко втянул в себя воздух через нос и изобразил на лице величайшее удивление: — А ведь не пахнет, не воняет! Леша, неужели успел вытравить?

Алексей не ответил, лишь улыбнулся его шутке. А Закимовский, мотнув головой на дверь, хитровато подмигнул:

— Чуешь? Стармех на огонек топает. Вот что значит чистый воздух!

Симаков прошел к дивану, вытащил носовой платок и принялся протирать стекла очков. Золотце пристроился рядом с ним.

— Не спишь, Никанорыч?

— А ты?

— Пари держу, что и Сенька сейчас припрется. На что спорим?

— Какой спор? Вон же он, слышишь?

Лагутин тоже вошел без стука, не вынимая левую руку из кармана брюк, чтобы не заметили, как подозрительно оттопыривается тот. Но Симаков уже успел надеть очки, усмехнулся, шевельну щеточкой белых усов.

— Доставай, чего там. С него, — он кивнул в сторону Маркевича, — как с церковной крысы, а без привального не обойтись.

Алексей и сам не прочь выпить рюмку водки, не возражал. Мысленно упрекнул себя, что не догадался днем хоть на базаре раздобыть поллитровку. А Семен уже вытащил бутылку, одним ударом ладони вшиб пробку и, налив полстакана подал ему.

— Давай, Леша, тебе начинать.

— Нет, лучше по старшинству. Матвеич, тебе первому.

Закимовский встал, поднял стакан, крякнул:

— Чтобы плавалось только по курсу!

И залпом опрокинул его.

— Какова? — подался к нему Лагутин. — Берет?

В одномгновение в глазах у Закимовского промелькнули удивление, злость, наконец такая веселая догадка, что он даже потупился, боясь выдать ее, прикрыл ладонью рот.

— Фф-у! Что ж ты не предупредил, чертяка? Спирт, чистый ректификат!

— Ого! — обрадовался Семен, наливая старшему механику. — А я и сам не знал. Понимаешь, недели две назад на толкучке перехватил у какого-то чудака. Он, гад, восемьсот целковых за нее просил, так я ему вместо денег малоношеные брюки предложил, все равно коротки мне. Надо ж было Алешку по всем правилам встретить, вот и взял. Дуй, Никанорыч, остынет!

Симаков отпил маленький, осторожный глоток и с удивлением взглянул на Закимовского. Тот уже отошел в сторону, из-за спины Лагутина замахал стармеху, засигналил обеими руками, и Григорий Никанорыч, задыхаясь то ли от обжигающего напитка, то ли от смеха, заставил себя до дна осушить стакан.

— Кр-расота! Твоя очередь, Алексей. По старшинству, так по старшинству.

Маркевич начал догадываться, в чем дело, но вида не показал Принял свою дозу, тщательно, чуть не до капельки отмеренную Семеном, и, как Егор Матвеевич, разом хватил ее. Поморщился, отворачиваясь, закашлялся так, что плечи затряслись.

— Ух ты-ы! Ну и горлодер!

А Лагутин буквально сиял. Вылил остатки из бутылки в стакан, в другом приготовил воду, запить, и, чокнув их друг о друга, с отчаянной решимостью выплеснул напиток в рот. Даже зажмурился, даже плечи приподнял в ожидании никогда не испытанного ощущения — первый раз в жизни Сеня Лагутин рискнул попробовать неразведенный спирт!

И вдруг ясные, чистые-чистые глаза его стали круглыми от удивления, светлые брови поползли на лоб, по-детски обиженно искривились красивые пухлые губы.

— Постой, постой, — пробормотал штурман, — как же так? Я же… я ведь…

Золотце покатился по дивану, заливаясь хохотом, Симаков ловил сваливающиеся очки, Маркевич смеялся, упав головой на руки. А Семен все еще переводил недоумевающие глаза с одного на другого, силясь понять, что же произошло, почему спирт оказался не крепче самой обыкновенной воды.

— Ш-штаны! — хохотал Егор Матвеевич. — Жалко, что ты только штаны за водичку отдал. Н-надо было…

Лагутин, наконец, понял, с яростью посмотрел на пустую бутылку, пошарил глазами, куда бы запустить ею.

— Вот паразит, а? Это ж надо, так обдурить! Встретить бы его, я бы ему…

— Вперед наука, — начал успокаиваться Закимовский. — На такой случай надо шприц при себе иметь, да чтобы игла подлине, понял? Пропустил иглу через пробку, всосал капельку — и пожалуйте пробу. Эх ты, салака зеленая!

— Ладно, — опять уселся на диван Симаков, — за науку платить надо, вот ты и расплатился брюками. Леший с ней, с привальной. Давайте, хлопцы, лучше чайку погоняем. Сбегай, Сеня, на камбуз, притащи. На этот раз не ошибешься.

За чаем они просидели чуть не всю ночь. Расспрашивали Алексея о госпитале, о лечении, рассказывали, как после атаки фашистских бомбардировщиков вслед за ледоколом пробирались в Архангельск сквозь льды Белого моря, как ремонтировали судно, отказывая себе во всем. Голодно было, жили по карточкам, на тощих пайках. Можно бы и уйти на плавающие пароходы, где и с питанием получше, и работа полегче, да не уйдешь, совесть не позволяет: надо же возвратить «Коммунар» в строй…