Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю [сборник]

Не старость сама по себе уважается, а прожитая жизнь. Если она была.

Во всех рецензиях только: «Шукшин любит своих героев... Шукшин с любовью описывает своих героев...» Да что я, идиот, что ли, всех подряд любить?! Или блаженный? Не хотят вдуматься, черти. Или – не умеют. И то и другое, наверно.

Почему же позор тем, кто подражает? Нет, слава тем, кому подражают, – они работали на будущее.

Говорят, когда хотят похвалить: «Писатель знает жизнь». Господи, да кто же ее не знает! Ее все знают. Все знают, и потому различают писателей – плохих и хороших. Но только потому: талантлив и менее талантлив. Или вовсе – бездарь. А не потому, что он жизни не знает. Все знают.

Надо уважать запятую. Союз «и» умаляет то, что следует за ним. Читатель привык, что «и» только слегка усиливает то, что ему известно до союза. О запятую он спотыкается... и готов воспринимать дальнейшее с новым вниманием. «Было пасмурно и неуютно». «Было пасмурно, неуютно».

Самые дорогие моменты:

1. Когда я еще ничего не знаю про рассказ – только название или как зовут героя.

2. Когда я все про рассказ (про героя) знаю. Только – написать. Остальное – работа.

Заметил, что иногда – не так часто – не поспеваю писать. И тогда – буковки отдельно и крючками.

Жалеть... Нужно жалеть или не нужно жалеть – так ставят вопрос фальшивые люди. Ты еще найди силы жалеть. Слабый, но притворный выдумывает, что надо – уважать. Жалеть и значит уважать, но еще больше.

Где я пишу? В гостиницах. В общежитиях. В больницах.

Что такое краткость? Пропусти, но пусть это будет и дураку понятно – что пропущено. Пропущенное и понятое понимается и радует.

Угнетай себя до гения.

Каждый настоящий писатель, конечно же, психолог, но сам больной.

Да, я б хотел и смеяться, и ненавидеть, и так и делаю. Но ведь и сужу-то я судом высоким, поднебесным – так называемый простой, средний, нормальный положительный человек меня не устраивает. Тошно. Скучно.

Сейчас скажу красиво: хочешь быть мастером, макай свое перо в правду. Ничем другим больше не удивишь.

Грамматические ошибки при красивом почерке – как вши в нейлоновой рубашке.

...Вслушайтесь – искус-ство ! Искусство – так сказать, чтоб тебя поняли. Молча поняли и молча же сказали «спасибо».

Самые великие слова в русской поэзии:

«Восстань, пророк, и виждь, и внемли... Глаголом жги сердца людей!»

Жизнь представляется мне бесконечной студенистой массой – теплое желе, пронизанное миллиардами кровеносных переплетений, нервных прожилок... Беспрестанно вздрагивающее, пульсирующее, колыхающееся. Если художник вырвет кусок этой массы и слепит человечка, человечек будет мертв: порвутся все жилки, пуповинки, нервные окончания съежатся и увязнут. Но если погрузиться всему в эту животворную массу, – немедленно начнешь – с ней вместе – вздрагивать, пульсировать, вспучиваться и переворачиваться. И умрешь там.

О лысеющем человеке говорят: – У него волос – на одну драку осталось.

О темном человеке: – Это же двенадцать часов ночи.

Пятьсот страниц огнедышащей прозы.

Восславим тех, кто перестал врать.

Они пока держат его на выпасе. Потом – зарежут. И съедят.

О Разине. Если в понятие интеллигентности входит болезненная совестливость и способность страдать чужим страданием, он был глубоко интеллигентным человеком.

Одно дело – летопись, другое дело – «Слово о полку Игореве».

Когда я долго на одном месте, я себя чувствую, как блоха на зеркале.

Эпоха великого наступления мещан. И в первых рядах этой страшной армии – женщины. Это грустно, но так.

Сложное – просто, а не простое – сложно.

Пьяный тоже не умеет твердо ходить, как ребенок. Но ни у кого не возникает желания сравнить его с ребенком. Говорят: как свинья.

Вот – ласточки: стремительный, капризный лет – играют? Они работают: ловят мошек, которые тоже, наверно, умеют увернуться. А мы – про людей, которые протирают штаны в креслах – работают! Кто?!!

Говорят: «Надо уметь писать! Не хочется – а ты сядь и пиши. Каждый день пиши!» Не понимаю, зачем это нужно? Кому?

Россия – Микула Селянинович.

Иногда, когда не пишется, я подолгу марширую по комнате. Особенно это помогает в гостиницах.

Оппозиция, да. Не осталась бы от всей оппозиции – одна поза.

Особенно погано ведут себя литературные критики. Эти не ждут – «Чего изволите?» Этим только покажи – «Кого?»

Вообще говоря, вырисовывается как будто и теорийка: «СМЕЩЕНИЕ АКЦЕНТОВ». Главное (главную мысль, радость, боль, сострадание) – не акцентировать, давать вровень с неглавным. Но – умело давать. Работать под наив.

Все время живет желание превратить литературу в спортивные состязания: кто короче? Кто длинней? Кто проще? Кто сложней? Кто смелей? А литература есть ПРАВДА. Откровение. И здесь абсолютно все равно – кто смелый, кто сложный, кто «эпопейный», кто – гомосексуалист, алкоголик, трезвенник... Есть правда – есть литература. Ремесло важно в той степени, в какой важно: начищен самовар или тусклый. Был бы чай. Был бы самовар не худой.

Боюсь ближнего боя.

Надо, чтоб в рассказе было все понятно, и даже больше.

Не поворачивайся к людям спиной – укусят.

История выбирает неудачных исполнителей на роли своих апостолов.

«Ближе к жизни! Ближе к действительности!» Да ведь это хорошо! Именно!

Культурный человек... Это тот, кто в состоянии сострадать. Это горький, мучительный талант.

«Не нам унывать!» – хрюкнула свинья, укладываясь в лужу.

Нет, ребята, «могучей кучки» не получилось. Жаль.

Можно бы так сказать: вымечтал у судьбы.

Вот еще из откровений: «На свете счастья нет, а есть покой и воля».

К тупому лицу очень идет ученая фраза: «Полное отсутствие информации».

Общение людей с искусством... Ребенок, когда сосет грудь матери, слегка пристанывает (от удовольствия). Затем, я заметил, он еще полчаса-час лежит и так же пристанывает – от сладостного ощущения тепла и сытости.