Юрий Красавин - Хорошо живу

— Вы, конечно, из тех, кто стремится победить, причем любой ценой, даже при помощи клеветы, — продолжала дочь обиженного кем-то отца. — Вы не задумываетесь о средствах, верно? Творите зло, лишь бы одержать верх, лишь бы добиться своей цели. Я согласна, может быть, ваша цель и благородна, но вы позорите ее тем, что походя унижаете, черните невинных. Так вот: я вас за то презираю!

— Это, пожалуй, чересчур, — сказал Савчук словно самому себе, и девушка слегка смутилась.

— Но вы не ответили на мой главный вопрос, — напомнила она, как бы оправдывая свою горячность. — За что же вы оклеветали человека? Что он вам сделал, мой папа? В чем он перед вами провинился?

— А кто ваш отец? — спокойно спросил Савчук, решив положить конец ее обвинениям. Надо же прояснить возникшее недоразумение! Достаточно он ее слушал.

— Словно вы не знаете! — воскликнула девушка, но заметно было, как она на мгновение запнулась, и лицо ее опять запылало. — Мой папа работает у вас в тресте, и вы о нем написали, будто он помогал этому вашему управляющему, которого будут теперь судить. Что у них могло быть общего — у моего отца и этого пыльного человека!

Суть дела немного прояснилась, но это не принесло ему облегчения, а скорее наоборот. Он полагал, что девушка принимает его за кого-то другого, что тут недоразумение, и только, что вот сейчас все выяснится и ей станет крайне неловко за свой промах, она вынуждена будет даже извиниться. Ан нет, дело обстоит совсем не так: все эти гневные слова обращены именно к нему.

— Мой отец всего только шофер, он в ваших делах не разбирается. Вы все — начальство, а он просто рабочий.

— Не так, не так! — тотчас прервал ее Савчук. — Мы просто начальство, а он — рабочий!

— Хорошо, пусть так. Все равно…

После того, что последовало за его статьей о Рагунском, Савчук испытывал немалое удовлетворение, выслушал много похвал в той или иной форме, а теперь вот… Эхо недавней баталии в тресте долетело до него с совсем неожиданной стороны, и эхо далеко не приятное. В статье, верно, между прочим упоминался и управленческий шофер, у которого, оказывается, есть вот такая строгая в вопросах чести дочка.

Савчук оглянулся. Его Алена из шумной стайки малышей уже выбрала себе в друзья шустрого мальчугана в шапочке с помпоном, и теперь они вдвоем бегали, вереща, вокруг фонтана — красный помпон неотступно следовал за белым бантом. Алена совсем забыла об отце, попавшем в столь затруднительное положение, и вовсе не помышляла за него заступаться.

— Так вы считаете, что я оклеветал вашего отца? — осторожно спросил Савчук.

— А разве это не так? Вы что, отрицаете?

Она гневно свела брови в одну линию. Ясно, что девушкой руководило одно, с младенчества укоренившееся убеждение: мой папа лучше всех.

Савчук невесело вздохнул: вот ведь как плохо, когда твоим противником оказывается человек, глубоко тебе симпатичный — а девушка нравилась ему, несмотря на то что столь безоглядно его обвиняла.

— Зачем же вы начинаете разговор так резко, даже с прямых оскорблений, не выяснив сути дела? — попенял он своей собеседнице. — Я мог бы попросту встать и уйти, ибо в подобном тоне…

— Что ж, уходите. Мне достаточно и того, что я вам все высказала.

— Ишь как хорошо! Нет уж, давайте объяснимся. Неужели вы явились только затем, чтоб сделать мне неприятность и тем самым отомстить за отца? Не верю. Или вы все-таки пришли выяснить истину?

— А что тут выяснять! Мой папа — честный человек. Я это знаю лучше, чем кто бы то ни было. Он всю жизнь работал шофером, в позапрошлом году его фотография висела на доске Почета, ему благодарности объявляли, а вы его в газете…

Запыхавшаяся Алена с разбегу кинулась к нему, спасаясь от догоняющего мальчика. Каким радостным было ее личико! Как звонко она хохотала!

— Иди, иди, — строго сказал отец, — не мешай нам.

Алена тотчас убежала, беззаботная, легкая как мотылек. А собеседница, проводив ее глазами, словно бы смягчилась.

— Если уважаете себя, — сказала она тихим голосом, — вы поправите свою ошибку, напишете опровержение в газете. Вы обязательно напишете, да?

Это была уже просьба, даже мольба.

— Иначе — вот клянусь вам! — пройдет несколько лет, подрастет ваша дочь, и я приду снова; я расскажу ей, как нехорошо, нечестно вы поступили. Пусть тогда она вас судит.

Как наивно, как бесхитростно прозвучала эта клятва! Но Савчук не усомнился, что она будет выполнена. Ему было жаль девушку: видно, она много пережила за эти дни — и невинные намеки, и колкие замечания, и бестактное любопытство соседей, знакомых, да и друзей тоже. Городок-то небольшой, все друг друга знают.

— Так зачем вы написали, что мой отец помогал этому жулику Рагунскому? Как вы могли? Ведь это неправда!

Она впервые посмотрела на него без негодования, а с некоторым страхом, как на человека, совершившего серьезное преступление. Да и в самом деле, разве не преступник тот, кто пренебрегает своим честным именем? А в ее понятии именно таков прораб Савчук, оговоривший невинного человека.

— Он помогал, — тихо сказал Савчук.

— Но как? Скажите конкретно! Назовите факты. Не надо мне демагогических фраз! Неужели вы еще будете настаивать на своей лжи?

Глаза ее снова запылали гневом.

«Наверно, не следует мне уверять девчонку, что ее отец вел себя в этой истории предосудительно, — подумал Савчук, но тотчас возмутился: — Но почему? Почему я должен нести за него этот груз, держать за него ответ? Да и я ли один? А если потом Алена…»

— Ведь так можно про кого угодно сказать, и про вас тоже! — обличала девушка. — Вы утверждаете недоказуемое!

— Ну хорошо… Ваш отец, например, оформлял покупку охотничьего ружья для своего шефа за казенный счет, да и не только ружье. И кинокамеру, и бинокль… Он возил ему на квартиру мебель, купленную опять же на государственные деньги…

«Шефу хотелось пожить красиво, он спешил урвать кусок послаще. В нем стало просыпаться нечто купеческое: однажды в городском ресторанчике он на глазах пораженной официантки сжег над пепельницей деньги. Шеф наслаждался… Ему нужны были услужающие».

— Папа говорит: я ничего не знал. Откуда ему было знать, казенное или нет!

— Полноте! — уныло сказал Савчук. — Тут большого ума не надо, чтоб догадаться. Ребенок поймет.

«Личный шофер управляющего не совершил уголовного преступления, но с моральной стороны выглядит неважно. Жаль девчонку… В школе, наверно, знают. Первое крупное горе в жизни…»

— Да не себе же он оформлял эту кинокамеру! — возмущенно воскликнула она. — Он ею даже пользоваться не умеет.

— Верно, он помогал другому. Я так и написал. Ваш отец молчал, когда, в общем-то, молчать не надо было. Хотел он того или не хотел, а из таких, как он, создавалась среда, нужная пыльному человеку.