Юрий Красавин - Хорошо живу

Он говорил себе так и тут же возражал, чуть не крича: «Нет, это разумная мысль! И ты от нее не скроешься! Ты должен быть счастлив, что пришел к ней. Раз пришел, значит, еще не безнадежен… Ты был болен тогда, а сейчас выздоровел. Да!.. Сейчас я болен телом, но духом… духом я здоров, как никогда…»

Черемуха выздоровел не сразу. Болезнь отпускала его медленно, как бы с неохотой. Его навещал пожилой врач — женщина хмурая и неприветливая, которая отмалчивалась даже тогда, когда он что-нибудь у нее спрашивал. Он уже был в состоянии читать книги, у него опять проснулся интерес к телевизору, к еде, к телефонным звонкам…

И наступило наконец утро, когда он почувствовал себя совершенно здоровым. И зарядку делал с гантелями, и поел с аппетитом, а одеваясь, напевал.

Вышел из дому, а на улице — солнце светит! Воробышки чирикают! Пошел было к монастырю, но захотелось узнать новости, встретить кого-то, потолковать, и он отправился в контору. Конторой звали несколько комнат, в которых сидели директор художественных мастерских и несколько сотрудников.

Еще издали увидел — стоит на крыльце Поладьев и, размашисто жестикулируя, доказывает что-то двум художникам. Какая непонятная сила движет Поладьевым? Откуда столько энергии?

«Тут какая-то биологическая загадка, — усмехнулся Черемуха. — Человек потребляет с пищей энергии не больше других, а производит столько действий! Неужели он все еще в заговорщиках? А вроде бы умный человек. Талантливый даже».

Поладьев обнял его, отвел в сторонку и с тем же жаром сообщил, что до решающего собрания всего пять дней, что он «все подготовил». Осталось только завербовать братьев Журиных: что-то они мнутся, не хотят ли увильнуть, отсидеться в тени?

— С ними у меня нет контакта, понимаешь? — объяснял Поладьев, что-то недоговаривая. — Тут одна женщина замешана!.. Ну ладно, об этом не будем. В общем, если Журины присоединятся к нам, победа нашей оппозиции обеспечена. Главный наш свалится — только его и видели! Кстати, знаешь, как его теперь зовут?

И Поладьев громко произнес смешное и в то же время неприличное слово и заржал, довольный. Черемуха тоже засмеялся: новая кличка действительно получилась остроумной.

— Все решено, понимаешь, — наседал на него собеседник. — Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой — он трудный самый…

Савелий даже запел — как гимн, как боевой марш.

— Ну что ты мнешься, Алеша! Не отступить ли хочешь? Да знаешь ли ты, кто теперь входит в нашу оппозицию? Ты удивишься! Вот слушай, я тебе назову всех по порядку…

Он назвал, и Черемуха действительно удивился: и они тоже?

— Не хватает только Журиных, и дело решено! — ликовал Поладьев. — Давай так: я сейчас в мастерскую к братьям, потом встретимся. Да поторопись — времени в обрез! Действуй, Алеша!

— Ты болен, Савелий, — сказал ему Черемуха.

— Я здоров как бык! Как десять быков!

— Ты болен, Оладьев-Оладышевский, — печально и убедительно повторил Черемуха. — Только этого еще не понимаешь. Вирус в тебе завелся, маленький такой.

— А в тебе?

— Во мне он тоже… раньше был. А теперь его нет. Я выздоровел.

— Да не отступник ли ты, Алеша? Не предать ли меня хочешь?

— А ну тебя к черту!

— А раз нет, то кончай суесловие, действовать пора!

И он, насвистывая, отправился было прямым курсом к мастерской Журиных, но вдруг свернул и перешел на другую сторону улицы; Черемуха видел, что он оглядывается на окна некоего треста, где виднелась голова серьезной и строгой женщины — матери и жены.

Разговор по телефону был коротким.

— Мне очень нужно с вами встретиться, — сказал незнакомый голос, явно принадлежавший особе очень молодой и взволнованной. — Если можно, то сейчас. Куда мне прийти?

Савчук был настроен легкомысленно: играл со своей пятилетней дочерью, которую жена, уходя на дежурство, оставила на его попечение. Игра их состояла в том, что он закладывал ладонь за спину и закрывал глаза, а дочка хлопала по ней своей ладошкой и звонко спрашивала: «Кто?» Разумеется, невозможно было догадаться, кто же это хлопнул! «Мышка? Кошка? Собачка?» — спрашивал он. Девочка звонко хохотала, и он вместе с нею.

Он был настроен очень легкомысленно и потому сказал невидимой собеседнице, что поскольку свидание у них будет первым, то его непременно нужно назначить у фонтана, а таковой в их городе только один — в парке.

— Алена, — сказал он дочери, положив трубку, — пойдем в парк. Мне, видишь ли, назначила свидание девушка с очень мелодичным голосом. Она жаждет немедленно увидеться со мной, и обязательно у фонтана. Эх, давненько я не ходил на подобные мероприятия! Даже забыл, как это и делается.

Из всей его речи Алена поняла только про фонтан и тотчас пришла в еще больший восторг.

Воскресный день уже разгулялся, весеннее солнце светило нежарко, ласково; на улицах было полно праздных, оживленных людей. Алена бежала впереди, громко топоча сандалиями по асфальту. Добежав до перекрестка, она остановилась, посмотрела сначала влево, потом вправо — ах, умница! — быстро пересекла дорогу и снова бойко затопотала по тротуару. В светлых кудельках ее волос трепыхался белый бант, сделанный отцовскими руками не очень-то удачно, а белый галстучек платья ветер закидывал ей на плечо.

Савчук прибавил шагу, чтоб не отстать от нее, чтоб все видели, что это его дочка, и никого другого. Чувство отцовской гордости распирало его. «Посмотрите! — хотелось ему сказать громко. — Ведь славная девчонка, верно? Просто нет слов, до чего хороша!»

Алена оглядывалась на него, кося плутоватым глазом, и, если оглядывалась вправо, видна была ямочка на щеке: эту ямочку она унаследовала от него, отца, а он сам — от своей матери. Больше, кажется, в ней ничего нет отцовского, да и бабушкиного тоже, только эта ямочка на правой щеке, говорящая, надо полагать, о том, сколь неожиданны и незначительны подчас проявления наследственности.

Между тем в парковой аллее Алена припустила еще шибче, а ему то и дело попадались навстречу знакомые — он приотстал.

— Куда так спешишь, Сергей Иваныч? — спрашивали его.

— На свидание, — весело отвечал он.

И все почему-то принимали это за шутку. А напрасно. Ведь он действительно шел на свидание, и оно должно было состояться в самом привлекательном месте города, столь любимом его дочерью Аленой.

— Сергей! Иди к нам.

Компания из трех молодых семей звала его с соседней аллеи.

— Не могу, — он развел руками. — Спешу на свидание.

С некоторых пор он стал замечать особенный интерес и дружелюбие к себе со стороны знакомых и сослуживцев. А началось это после бурных событий у них в строительном тресте, в которых он, прораб Савчук, сыграл далеко не последнюю роль.