Лев Канторович - Рассказы (1939-1941 годы)

В цирке ничего не изменилось.

Жако работал так много, что к ночи, после представления, еле добирался до своей ком­наты и без сил валился на постель.

Он хотел спрятаться от мыслей, в которых он не мог разобраться, которые назойливо лезли в голову,— раненые на войне и нищие, голодные дети, войной замученные солдаты, Олег, убитый на войне, Катя, война и дамы в мехах, в ойна и офицеры со стеклышками в глазу, война и кровь, война и несправедли­вость, война, война, война...

Как-то весной Жако днем пришел в цирк и увидел большую толпу около входа. Жако удивился, потому что дневного представления не было в этот день. В толпе было много солдат. Серые шинели вливались в раскрытые двери. Жако протиснулся внутрь вместе с тол­ пой. Люди были деловиты и сами поддержи­вали порядок. Цирк был набит до отказа. Во всех проходах стояли плотно прижавшись друг к другу. ^

Когда Жако пробрался в зал, оратор уже говорил. Жако видел его поверх голов стояв­ших впереди людей.

Это был небольшой коренастый человек. Он говорил негромко и слегка картавил, он снял кепку. Голова у него была лысая. Рыже­ватые волосы окружали лысину. У него был огромный лоб.

Он двигался резко, часто подымал сжатую в кулак руку и сильно разрезал ею воздух.

— Рабочие всего мира, — говорил он, — с восторгом и надеждой смотрят на револю­ционных рабочих и солдат России, как на передовой отряд всемирной освободительной армии рабочего класса.

— Да здравствует Ленин! — крикнул кто-то наверху и толпа ответила громом.

Сзади напирали, Жако притиснулся вплотную к низенькому бородатому солдату в папахе и в рваной шинели.

— Ура-а! — кричал солдат.

Человек на трибуне поднял руку и народ стих. Тогда человек вытянул руку, как бы показывая вперед. Его голос рос, заполняя весь цирк. _

— Не полиция, не чиновники, безответствен­ные перед народом, стоящие над народом, не постоянная армия, отрезанная от народа, а сам вооруженный поголовно народ, объединенный Советами,— в от кто должен управлять государ­ством.

Солдат рядом с Жако тянулся на цыпочках, распихивая стоявших впереди. Он был низок ростом и оратор не был виден ему.

— Братцы, — шептал солдат,—да дайте ж!.. Разок глянуть!.. Братцы, да дайте ж!..

В голосе солдата слышилась такая горячая нежность, что Жако с удивлением обернулся к нему. Грязные волосы солдата были вскло­кочены. Тонкая, сморщенная шея высовывалась из шершавого воротника шинели. Шинель была цвета пыльной земли.

—... Объединяйтесь, сплачивайтесь, органи­зуйтесь сами, никому не доверяя, полагаясь только на свой ум, на свой опыт, и тогда Россия сможет твердыми, мерными, верными шагами пойти к освобождению и нашей страны и всего человечества, как от ужасов войн, так и от гнета капитала... — говорил человек на трибуне.

— Да здравствует Ленин! — скова ответил цирк.

— Братцы, да дайте ж!.. — кричал солдат. Он повернул лицо к Жако. Слезы текли по его щекам.

Тогда Жако подхватил солдата подмышки и легко поднял его над толпой.

— Да здравствует Ленин! — крикнул солдат.

Жако ушел из цирка, когда митинг кон­чился.

Через три дня Жако заболел тифом.

Тогда Жако видел, что затылок Олега разбит. Комья земли на затылке под уродливым шле­мом были красные. Потом подбегал маленький бородатый солдат и легко, как ребенка, поды­мал большое и тяжелое тело Олега.

— Братцы, да дайте ж!..— говорил солдат, но голос его тонул в вое и грохоте. Вши ползали по шинели солдата, по его рукам, по разби­тым его сапогам и по развороченной окровав­ленной земле.

Потом из гула и грома раздавался спокой­ный, немного картавый голос.

И снова пушки гремели, и рвались снаряды. Мрак заволакивал глаза Жако, глухие удары били в виски... Снова с земли подымался мерт­вый Олег...

Сколько времени прошло с начала болезни, Жако не знал. Он очнулся рано утром в тихой палате. Серый свет мягко сочился в окно.

Жако лежал на спине, вытянув руки. Тонкий, приятный звон все время пел в его ушах.

Долгое время Жако ни о чем не думал. Просто лежал и слушал, как дрожит серебри­стый звук.

Потом, сразу, с удивительной ясностью вспом­нил коренастого оратора, его лысую голову, прищуренные глаза и чуть-чуть картавую речь:

״... Объединяйтесь, сплачивайтесь, органи­зуйтесь сами, никому не доверяя, полагаясь только на свой ум, на свой опыт, и тогда Россия сможет твердыми, мерными, верными шагами пойти к освобождению и нашей страны и всего человечества, как от ужасов войн, так и от гнета капитала...“

На соседней койке лежал пожилой рабочий. Рябое лицо его сразу понравилось Жако. Его звали Иван Иванович. Он долго присматри­вался к Жако, улыбался и не начинал разго­вора.

Потом, как-то вечером,— ламп еще не зажи­гали и в палате были сумерки, — Иван Ивано­вич рассказал о том, как в бреду Жако все время вспоминал Ленина, и о том, кто такой товарищ Ленин.

После ужина сиделка, потушив свет, ушла, и Иван Иванович продолжал говорить.

Жако слушал, затаив дыхание.

Через несколько дней Иван Иванович дал Жако прочесть несколько газет и тоненькую книжку в сером переплете из оберточной бумаги.

Еще через несколько дней Иван Иванович выписался из больницы, попрощался с Жако и ушел.

Больше никогда они не встречались.

Выздоравливал Жако медленно. Из больницы его выписали через два месяца. Все эти дни

Жако очень много думал, и решения созрели в нем.

Вышел из больницы Жако под вечер. Шел мелкий дождь. По темным улицам пешком Жако прошел до своего дома.

В своей комнате Жако сложил в маленький чемодан немного белья и переодел сапоги.

Было уже совсем поздно, когда Жако пришел в штаб красногвардейского отряда. Рабочий патруль на улице показал ему дорогу.

В грязной, сырой комнате за столом сидел человек. Он спал. Несколько минут Жако молча ждал, стоя перед столом и не решаясь заговорить.

Человек сидел совершенно прямо, слегка закинув голову. Давно небритое лицо его было бледным и худым. На нем было черное штат­ское пальто, опоясанное ремнем. Кобура ре­вольвера висела на ремне.

Жако глядел на тонкие белые руки спя­щего, когда он проснулся.

— Что вам нужно, товарищ?—спросил он.

Жако, торопясь, стал говорить, что он хочет вступить в красногвардейский отряд. Жако говорил как можно быстрее. Он боялся, что человек снова уснет. Глаза у человека были серые. Веки глаз были воспалены. Он был близорук и низко нагнулся над столом, запи­сывая фамилию Жако. Зазвонил телефон.

Человек снял трубку.

— Да, — сказал он. — Да, да. Ну в чем дело? Комиссар слушает...

С минуту трубка захлебывалась и трещала.

— Хорошо,— сказал комиссар.— Только вы не кричите так, Авдеев, — комиссар вдруг улыбнулся спокойной, ласковой улыбкой. Все еще улыбаясь, он положил трубку и обернулся