Лев Канторович - Рассказы (1939-1941 годы)

Потом старый грузовик несся в темноте, раз­брызгивая грязь и ныряя в ухабы. Казалось, вот- вот он весь развалится. Фары едва светили.

Комиссар вскрикивал при толчках.

Жако держал его за плечи, стараясь смяг­чить удары.

Правая рука Жако, намокла от крови ране­ного. Кровь липла на пальцах.

Шофер заблудился в темноте.

Пошел дождь, и холодные брызги хлестали Жако по лицу.

Комиссар затих. Жако подумал:״Не умер ли он״

Только под утро грузовик, дрожа, остано­вился возле больницы.

Жако на руках понес комиссара.

Больница была переполнена.

Раненые лежали во всех палатах, в прихо­жей, в коридорах.

Усталая сиделка молча показала Жако куда- то в глубину коридора.

Раненые метались на полу. Жако приходи­лось шагать через их тела. Кому-то Жако на­ступил на руку.

— Прости, товарищ,— сказал Жако.

На полу, раскинув руки и неестественно по­вернув голову, лежал мертвец. А рядом мета­лись в жару, бредили, просили пить, стонали и плакали раненые.

Наконец откуда-то вышел седой старик в белом халате.

— Скорее! — крикнул Жако. — Скорее! Он умрет, доктор...

Старик повернулся спиной.

— Будьте любезны, несите его за мной,— сказал он. Голос у него был тихий и очень спокойный.

Жако пронес комиссара в операционную и уложил на стол.

— Уходите в коридор,- сказал доктор.— Ждите там.

— Доктор, он не умрет?

— Будьте любезны, уходите прочь,— повто­рил старик.

Через несколько минут доктор вышел из дверей операционной. Жако по-военному вытя­нулся перед ним.

— Очень плохо,— тихо сказал доктор.—Не­ужели нельзя было поскорее доставить его ко мне? Рана пустяковая, но крови он потерял столько, что теперь положение крайне серьез­ное. Нужно сделать переливание крови. Не­медленно. Понимаете?

— Понимаю,— прошептал Жако. Доктор по­молчал.

— Попробуем вашу кровь,— сказал он. — Идемте.

Жако прошел в операционную. Стол, на который Жако положил комиссара, был покрыт простыней. Жако старался не смотреть туда. Пахло в операционной эфиром.

Доктор обмыл правую руку Жако спиртом.

Укол иглы был совсем не таким болезнен­ным, как думал Жако. Темная кровь наполнила шприц. Доктор ушел в другую комнату.

Жако ждал.

Комиссар хрипло дышал.

Жако повернулся и краем глаза посмотрел на операционный стол. Простыня покрывала тело комиссара. Голова была откинута. Лицо комиссара было бледное, как у мертвеца. Глаза глубоко запали.

Жако встал и прикрыл простыней лицо ко­миссара. Комиссар не пошевелился.

Доктор вернулся и пристально посмотрел на Жако поверх очков.

— Ваша кровь не годится... — сказал он.— Очень жаль. Будьте любезны подождите в ко­ридоре.

Жако долго ходил по коридору, останавли­вался у двери операционной и прислушивался. Ничего не было слышно.

Жако нестерпимо хотелось спать.

Сначала он боролся со сном, ходил не пере­ставая, но глаза слипались, и несколько раз Жако засыпал на ходу и наталкивался на стены.

Тогда Жако сел на пол в углу.

Разбудил Жако доктор.

В коридоре было темно, тусклая лампочка едва горела под потолком.

Жако никак не мог понять, где он находится.

— Будьте любезны, вас зовет ваш комис­сар,— сказал доктор. Жако вскочил и схватил доктора за руку.

Старое, сморщенное лицо доктора собралось в мелкие складки. Доктор улыбался.

— Все хорошо,— сказал он тем же спокой­ным голосом.— Все в порядке. Он жив и скоро поправится ваш комиссар. Будьте любезны...

Комиссар лежал уже в другой комнате на кровати. Жако осторожно подошел и накло­нился над ним.

Комиссар открыл глаза.

— А, пришел,— сказал он еле слышно. Ему было трудно говорить.— Вы вот что... Найдите Авдеева... Понимаете?.. Авдеева найдите. Пе­редайте ему... Пакет... В куртке у меня... Понимаете?

— Понимаю.— прошептал Жако;

Комиссар снова помолчал.

— Не подошла ваша кровь,— сказал он.— Вот доктор свою кровь перелил мне... А ваша не подошла... Интересно, правда? Прощайте...

Жако протянул руку и осторожно пожал влажные пальцы комиссара.

— А, якорек...— улыбнулся комиссар.— Ну, хорошо, Матросик... Прощайте...

Жако выбежал из больницы. Было темно. Шел дождь. Вдалеке глухо ударило орудие.

— Как же я проспал целый день!— крикнул Жако. Ему ответил ветер.

К утру Жако набрел на группу красногвар­дейцев и пристал к ним.

На следующий день они встретили разведку матросов. Матросы были из отряда Авдеева.

Отряд готовился выступать.

Жако доложил Авдееву о комиссаре, пере­дал пакет и стал в строй.

Отряд расквартировали в Балтийском флот­ском экипаже.

В первый свободный вечер Жако пошел по­ходить по городу.

На улицах было темно. Редкие фонари све­тили тусклым коричневым светом.

Само собой получилось так, что Жако при­шел к цирку. В нерешительности Жако постоял перед входом, потом сдвинул бескозырку на затылок и распахнул дверь.

В казарму Жако вернулся под утро.

Потом две недели Жако где-то пропадал целыми днями и только ночевать приходил в казарму.

Через две недели он о чем-то долго разго­варивал с Авдеевым. За обедом Авдеев объя­вил, что вечером матросы пойдут в цирк.

Представление началось с волтижировки. Лошадь была старая и шла плохо, но наездница понравилась публике. Матросы громко обмени­вались мнениями и стучали ногами.

В цирке было холодно.

Наездница убежала, посылая воздушные по­целуи и кокетливо приседая.

Матросы шумели. Потом оркестр заиграл марш, широко распахнулась линялая занавеска, и на манеж вышел клоун.

Рассеянно, спотыкаясь и улыбаясь чему-то, он дошел до середины арены и остановился, освещенный прожектором. Оркестр перестал играть. Цирк затих.

Клоун оглянулся по сторонам, поднял руки и весело крикнул:

— А вот и я!

Цирк молчал. Тогда клоун лихо сдвинул котелок на затылок и вскочил на барьер.

— Вы знаете,— крикнул он, —я незаменимый человек для нашего цирка! Смотрите — музы­канты замерзли и не могут играть, и вам скучно. Что делать? Позвали меня. Я пришел — и вам не будет скучно! Я пришел, — и целый оркестр пришел со мной! Я прошу внимания, дорогие товарищи революционные матросы и дорогие товарищи прочие граждане из пуб­лики! Внимание!..

Клоун приложил руку ко рту и пропел сиг­нал. Медь трубы зазвенела в притихшем цирке. Потом грянули барабаны, взвыли флейты и волторны. Клоун шел по барьеру смешной, похожей на танец походкой, и старый цирко­вой марш гремел, рос, ускорялся, переходил в бешеный галоп.

— Матросик!— заревел Авдеев.— Наш Матро­сик, товарищи! Браво, Матросик!..

— Браво,— кричали матросы. Грохот апло­дисментов заглушил оркестр клоуна.

Тогда клоун прошелся колесом, подпрыгнул и застыл в центре манежа, переплетая ноги и низко кланяясь.