Лев Канторович - Рассказы (1939-1941 годы)

Матросы хохотали и аплодировали стоя.

Клоун появлялся после каждого номера и каждый раз дружным смехом и аплодисментами его встречали и провожали матросы.

Клоун был веселым парнем.

С ним происходила масса смешных неприят­ностей: он все время падал, разбивал себе нос, его обманывали и смеялись над ним, но он все время пел свою песенку, сам смеялся над собой и над всеми и в конце концов оказы­вался победителем.

После представления Жако, сняв грим и ко­стюм, снова одел фланелевку, бушлат и бес козырку. Матросы ждали его у выхода. Когда он в ыбежал, они схватили его, подняли и стали качать. Придя в казармы, матросы постановили отчислить для артистов цирка часть своего пайка.

На следующее представление Жако прита­щил в цирк объемистый мешок. Хлеб, вобла, чай, сахар и даже немного масла было в мешке.

Жако роздал все поровну артистам. В цирке был пир в этот вечер.

Три месяца Жако служил в Балтийском флот­ском экипаже и работал в цирке.

Его узнал весь город.

— Это парень из нашего отряда, — с гор­достью говорили матросы, почти ежедневно посещавшие цирк.

Придумывая новые трюки, репетируя и тре­нируясь, Жако вспоминал отца. Привычная ра­бота снова радовала.

Через три месяца Авдеев вызвал Жако к себе.

— Вот что, Матросик, — сказал Авдеев. — Вот что я тебе скажу. Иди-ка ты работать в цирк. Понял? Увольняйся из отряда и рабо­тай только в цирке. Работа эта нам нужная, работа нелегкая, а в отряде мы без тебя теперь обойдемся. Понял, Матросик?

Когда Жако прощался с отрядом, он понял, что расстается с самыми дорогими, самыми близкими людьми.

Отряд Авдеева уходил на юг, на фронт.

В последний раз матросы^пришли в цирк. В последний раз сыграл Жако марш, с кото­рым шел отряд в атаку.

После представления Жако проводил отряд на вокзал.

Авдеев последним прощался с Жако.

— Ну, Матросик, счастливо,— сказал он, об­нимая и целуя Жако. — Работай, Матросик, ра­ботай так, чтобы народ со скамеек падал от смеха. Понял?

Поезд тронулся.

— Прощай, Матросик! — крикнул Авдеев, вскакивая на подножку вагона.

Авдеев погиб через полгода при взятии Пе­рекопа.

Снова Жако остался один. Снова он весь отдался работе. Он жил теперь в цирке, рабо­тал с утра до поздней ночи.

Цирк был тот же, но другие люди приходили теперь на представления, другие люди смея­лись шуткам клоуна. Жако казалось, что он знает этих людей, каждого в отдельности и всех вместе. Рабочие, красноармейцы, краснофлотцы, школьники — все они были хорошими знако­мыми Жако.

Каждый новый трюк, каждую удачу отмечал цирк весельем зрителей и громом хлопков, Жако был требователен к себе. Счастье ви­деть, как до слез смеются сотни людей ?при­ходящих в цирк, счастье видеть, как радуются веселому клоуну дети и взрослые, счастье слы­шать взрывы хохота и аплодисменты всего ам­фитеатра — все это доставалось на долю Жако после кропотливой, незаметной и трудной ра­боты над собой.

Снова, как в детстве, Жако вспоминал отца:

״Ты должен всего себя отдать своей работе. Только тогда ты будешь работать хорошо. Только тогда ты будешь настоящим артистом״.

Снова цирк заполнил всю жизнь Жако.

Шли годы.

В цирке выступал известный дрессировщик.

В шелковом красном костюме, с шамберье­ром в руках, он выезжал на хоботе слона.

Маленькая встрепанная голова дрессиров­щика, как на блюде, лежала на складках бе­лого жабо. Рот дрессировщика был ярко на­крашен, и на лбу была нарисована острая бровь. Он был молодой и веселый. Звери его работали легко. Публика любила его.

Номер дрессировщика заполнял все третье отделение программы, и Жако все время был на манеже и помогал работать дрессировщику.

То Жако шел ловить рыбу в опилках манежа, а морская львица Любочка подкрадывалась сзади, и Жако убегал, разбросав удочки и ведро.

То Жако стрелял в пеликана, и ружье давало осечку, а когда ружье стреляло, из-под купола к ногам Жако падал рваный башмак.

Слон и верблюд осторожно качали дресси­ровщика в гамаке, и он пел песенку, а когда Жако влезал в гамак, слон выкидывал его, и Жако шлепался в опилки и разбивал себе нос.

Но Жако никогда не унывал и вместе со всем цирком смеялся над своими неудачами. Когда работали звери, Жако сидел у выхода, лихо нахлобучив промятый котелок и напевая свой марш.

Потом выступал доберман-пинчер Шайтан. Он складывал, вычитал, умножал и делил. Цифры были разложены на манеже, Шайтан бегал вокруг и выбирал нужную цифру.

Под конец дрессировщик предложил кому- нибудь из публики написать на грифельной доске цифру, и Шайтан отгадает ее.

— Опыт псевдогипноза, — говорил дресси­ровщик.

Шайтан отгадал цифру, публика аплодиро­вала, но тут вмешался Жако.

— Неправильно!— заявил он.

— Что неправильно? — удивился дрессиров­щик.

— Неправильно, неправильно, — настаивал Жако. — Вот сидит симпатичная гражданка. Пусть она напишет цифру и ваша собака уга­дает ее. Вот, пожалуйста.

— С удовольствием,- сказал дрессиров­щик.— Напишите, гражданка, пожалуйста, лю­бую цифру. Ведь, мы с вами не знакомы?

Девушка лет семнадцати мучительно покра­снела и улыбнулась.

— Нет, не знакомы...

— Тогда разрешите познакомиться,— бро­сился к ней галантный Жако и с жаром схва­тил ее за руку.

Цирк загрохотал. Особенно смеялся сосед девушки, пожилой военный. Шайтан отгадал цифру, которую написала девушка, и Жако был посрамлен.

— Все равно неправильно,— заявил он и ушел, гордо напевая свой марш.

Представление кончилось.

Жако снял костюм и, закутавшись в халат, начал тряпкой стирать грим.

Усталость расползлась по телу. Смазав грим с левой щеки, Жако откинулся на спинку стула и закрыл глаза. ״Молодым, Жако, ты так не уставал после представления״ — сказал он,

В дверь постучали.

Петер, черный пудель, лениво залаял и завозился под стулом.

— Петер, куш! Войдите,— крикнул Жако, за­пахивая халат.

В уборную вошли пожилой военный и де­вушка, которую Жако заставил написать цифру для Шайтана.

— Вот когда привелось увидеться,— сказал военный, протягивая руку,— ну, здравствуйте.

— Здравствуйте,— сказал Жако. Он совер­шенно не помнил, кто этот человек.

— Знаете, никогда, кажется, я так не смеял­ся,— говорил военный, сильно пожимая руку Жако. Он, очевидно, вспомнил представление и захохотал так весело и заразительно, что Жако тоже засмеялся.

— Вот и дочку мою вы в краску вогнали,— хохотал военный.

С чем-то важным связывался в памяти Жако хрипловатый голос военного.

— И с пеликаном здорово,— не мог успо­коиться военный, — очень смешно... Очень.

Вдруг он перестал смеяться и близоруко прищурился.

— А вы меня не узнаете? Нет?