Лев Канторович - Рассказы (1939-1941 годы)

Мы возьмем с собой этот ошейник и доложим о том, как ты работал.

Вдруг Иванов замолчал и стал внимательно разглядывать ошейник черной собаки.

— Стоп, Шарик!—сказал он,— здесь нечисто. Задержанный двинулся с места.

Шарик грозно зарычал.

Иванов вынул нож и осторожно разрезал ошейник.

Из ошейника выпал во много раз сложенный лист тонкой бумаги.

Иванов развернул бумагу. Эго была карта.

— Так,— сказал Иванов,— карта.

Он подошел к задержанному.

— Что это за карта? А?

Задержанный молчал. Он отвернулся и смотрел в сторону. Совсем недалеко была граница.

— Ответьте мне, пожалуйста, — повторил Иванов, — что это за карта? Что это значит?

Молчание.

— Вы будете мне отвечать? Или не будете?

Иванов вплотную подошел к задержанному и угрожающе нахмурился. Задержанный сверху вниз посмотрел на маленького пограничника.

Шарик зарычал и пододвинулся ближе.

— Уберите собаку, — сказал задержанный.

— Ну что мне с вами делать?!.. Да отвечай­те же...— в голосе Иванова слышалось отчаяние. Иванов прекрасно умел воспитывать и учить собак, Иванов прекрасно умел охранять гра­ницу, Иванов был отличным бойцом, но Ива­нов был никуда не годным следователем.

— Будете вы отвечать?— повторил Иванов.

— Я ничего не скажу,— тихо и решительно сказал задержанный.

Иванов мучительно думал, разглядывая карту.

Внезапно Иванов резко повернулся к задер­жанному и взмахнул револьвером.

— Сесть! - крикнул Иванов.

От неожиданности задержанный почти упал на снег.

— Сидеть так! — сказал Иванов.— И не советую шевелиться! Понятно? Шарик, стереги!

Шарик прыгнул вперед и сел прямо напро­тив задержанного.

Иванов бросился бежать. Он бежал как только мог быстро.

На опушке леса он обернулся.

Задержанный с поднятыми руками сидел на снегу. Шарик сидел напротив его.

Иванов бежал по лесу.

Он задыхался, спотыкался о поваленные сучья, падал в рыхлом снегу, подымался и бежал, бежал вперед.

Он часто останавливался и смотрел на карту из ошейника черной собаки.

Он пробегал по лесным просекам, по тро­пинкам и дорогам и карта вела его. Он сбросил мокрый полушубок и остался в гимнастерке.

Он выбежал ка широкую, прямую, как аллея, просеку и бежал по ней.

Лес редел.

Потом просека уперлась в полотно желез­ной дороги.

Иванов остановился; сверяясь по карте.

Иванов тяжело дышал. Мокрая гимнастерка топорщилась на его груди.

— Правильно, — прошептал Иванов.

Он взбежал на невысокую насыпь и побежал по шпалам.

Толстая линия перечеркивала на карте линию железной дороги.

По лесу шел поезд.

Белые клубы пара взлетали над трубой паровоза и зацеплялись, застревали в ветвях деревьев.

Длинный состав товарных вагонов извивался по лесу.

Двери вагонов были открыты.

В вагонах ехали люди.

Людей этих было очень много, и все они были очень молоды.

Поезд ехал. С песнями, со звоном гитар и ба­лалаек, с раскатистыми переливами гармошек.

В поезде ехали молодые красноармейцы.

Молодое пополнение в Красную армию.

В одном из вагонов сидели тихо.

Молодой парень в новой красноармейской гимнастерке стоял посредине и читал стихи.

Стучали колеса поезда. Стучали, казалось, в такт ритму стихотворения.

Ели и сосны видны были и раскрытую дверь вагона.

Лес вплотную подходил к полотну железной дороги.

В другом вагоне гармошка захлебывалась в бешеной мелодии танца.

Один за другим в круг выскакивали танцоры, и тяжелые сапоги часто и звонке стучали в деревянный пол вагона.

Стук колес переплетался с грохотом сапог танцующих.

Поезд шел по лесу.

Чтец читал, и молодые бойцы улыбались веселым словам.

На паровозе шуровал уголь кочегар. Старик-машинист высовывался в окошко и давал гудки.

Рельсы извивались, железная дорога часто поворачивала в лесу.

Ускорялся танец. Свистели, вскрикивали танцоры. Хлопали в ладоши зрители. Неистово гремели каблуки танцоров.

Стучали колеса поезда.

Торжественным маршем звучали слова:

Бурно зааплодировали чтецу молодые крас­ноармейцы.

Протяжно загудел паровоз.

Машинист высунулся из окошка и тянул за ручку гудка.

Машинист ругался, но гудок гудел непре­рывно, и слов машиниста не было слышно. Только шевелились его губы, к бешено дерга­лись усы над разинутым ртом.

Потом машинист бросился к рычагам и за­тормозил, не переставая гудеть.

Кочегар с тревогой высунулся из другого окна, помощник машиниста повис на подножке паровоза.

По рельсам впереди паровоза бежал человек. Он бежал в том же направлении, в каком шел поезд, и паровоз догонял человека, но человек упрямо не сворачивал в сторону.

Машинист неистовствовал.

Он едва успел затормозить, и паровоз рассерженно пыхтел и фыркал паром.

Паровоз почти упирался в бегущего чело­века, и поезд шел совсем медленно.

Иванов бежал по шпалам.

Он бежал изо всех сил, но он устал, часто спотыкался и тяжело дышал.

Паровоз шел за ним. Рядом с паровозом Иванов выглядел совсем маленьким.

Паровоз пыхтел, гудел не переставая, и машинист неистово ругался, до пояса высунув­шись из своего окошечка.

Иванов несколько раз останавливался, сверяясь по карте, и паровоз чуть не сбивал его с ног.

Из вагонов высовывались веселые пасса­жиры. Они свистели, кричали, смеясь, разма­хивали руками. Паровоз гудел.

Ни на что не обращая внимания, Иванов бежал, приостанавливался, чтобы взглянуть на карту, и бежал дальше.

Наконец, Иванов добежал до того места, где на карте стояла жирная черта.

— Здесь,— сам себе сказал Иванов,— черта здесь!

С трудом переводя дыхание, Иванов сделал еще несколько шагов и резко остановился.

— Вот дьявол! — сказал он.

Рельсы у его ног были разобраны.

Иванов повернулся к паровозу и поднял вверх руки.

Паровоз встал.

Машинист, ругаясь и потрясая кулаками, соскочил и побежал к Иванову. Кочегар и по­мощник машиниста бежали за ним.

- Простите... — смущенно сказал Иванов и в страхе попятился перед грозным машинистом.