Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

— Товарищ директор завода, кислородно-конверторный комплекс к работе готов!

— Начинайте!

Будько взмахнул рукой, и откуда-то сбоку (Радин не успел заметить, откуда именно) мелькнула цветная ленточка с подвязанной на конце бутылкой шампанского. Бутылка с треском ударилась о броню. Радин подошел к оператору, сверил показания приборов. Почувствовал, как внутри разрастается волна благодарности к сдержанному Винюкову, мрачноватому Будько, непроницаемому Дорохину, ко всем ребятам, что в разных концах цеха ждали его команды.

— Начинайте! — не выдержал Винюков.

— Внимание! — Радин наклонился к микрофону. — Дать кислород!

— Есть дать кислород!

И в то же мгновение что-то оглушительно рвануло, да так, что вздрогнули стены дистрибуторной, цех озарился голубым светом.

— Пламя! — крикнул Кузьма Федотович.

Радин прильнул к окну, не поверил своим глазам: вверху, где несколько минут назад кружились голуби, ослепительно полыхал огонь, он разрастался с ревом, озаряя иссиня-белым заревом контуры разливочных установок. Люди инстинктивно отшатнулись от окна обзорной кабины. Радин, наоборот, словно пристыл к оргстеклу, не мог оторвать глаз от пламени. Мозг, будто метроном, лихорадочно выстукивал: «Что? Что? Что?» Наверное, нужно было куда-то бежать, что-то делать, а он машинально отмечал, как летели сверху какие-то дымящиеся клочья, бежали к воротам люди, размахивали руками. Даже Дербеневу увидел. Может быть, потому увидел, что она никуда не бежала. Стояла окаменевшая и смотрела вверх, на него, на Радина, жалкого и растерянного, не знающего, что предпринять.

Мимо Радина метнулся Будько, подскочил к рубильнику, рванул аварийную ручку, и рев сразу оборвался. Стало тихо-тихо, лишь потрескивали догорающие обрывки шлангов.

Будько сбросил с головы каску, опустился на стул.

— Кислород! — устало и многозначительно сказал он и посмотрел на Винюкова.

«Вот оно что! — запоздало подумал Радин. — Как это я сразу не догадался — запахло резиной, и пламя белое».

— Радин! — раздраженно бросил Винюков. — Командуйте! — Бледность сходила с его лица.

Радин словно опомнился. Крикнул в микрофон:

— Внимание! Всем оставаться на своих местах! Лопнул резиновый шланг подачи кислорода! На постах ждать дальнейших распоряжений! — Выключив микрофон, повернулся к директору. — Вот обида-то, случай пустяшный…

Винюков отвернулся, не удостоив Радина словом.

— В нашем деле не бывает пустяков, товарищ дорогой, — заметил Дорохин.

— Кажется, буквально все проверили, а шланги… — Радин вытер вспотевший лоб.

— На догадках, Анатолий Тимофеевич, далеко не уедешь! — не поворачивая головы, назидательно проговорил Будько.

— Да, еще минута, пошли бы рваться газовые магистрали! — Винюков повернулся к Будько. — Спасибо тебе, Тихон Тихонович! Ничего не скажешь, мастер — всегда мастер.

Начальство вышло из дистрибуторной. Иван Иванович показал взглядом, чтобы спустился на площадку и Кузьма Федотович. Заместитель министра и Радин остались одни. Иван Иванович поверх очков долго смотрел на Радина, отчего усталое, немолодое лицо его было непривычно строгим.

— Садись! — ткнул пальцем в скамейку.

Радин присел и, не глядя на Ивана Ивановича, уставился на приборы.

— Объясняй! — жестко бросил Иван Иванович, стоя над ним. — Объясняй, как меня опозорил.

Радин встал тоже.

— В принципе никто от случайностей не застрахован. Досадные мелочи… — Радин замолк. Что он говорит? Детский лепет на лужайке. Именно он, начальник цеха, несет ответственность за весь комплекс.

— Мальчишка! — Иван Иванович сдернул очки, прищурил кустистые брови. — Мелочи! Сорвать пуск цеха — не мелочи. Нам не важно, из-за чего лопнул кислородный шланг, важно, что ты… растерялся, чуть не побежал. — Иван Иванович заходил по тесной комнате. — Руки тряслись! Глядя на тебя, окружающие зеленели. Нет, я рекомендовал на комплекс другого Радина, не тебя! От того, как говорится, прикуривать можно было. Н-да, подкузьмил ты меня, Радин! — В голосе заместителя министра прозвучала тоскливая нотка. Надел очки и взглянул на Радина поверх стекол. Как-то сразу успокоился и спросил: — Толя, в чем дело?

— Иван Иванович…

— Скоро шестьдесят лет, как Иван Иванович…

— Сам не пойму, что-то навалилось… Может, перенапряжение сказалось. Не спал накануне. Стою как деревянный… А вот сейчас — в норме. Да, я чувствую. Поверьте. Словом, считайте, что я — прежний.

— Запомни, мой друг: с тебя спрос особый. Любая промашка твоя может обернуться большой неприятностью… Ну, иди!

— Спасибо, Иван Иванович!..

Секретарь парткома словно специально ждал Радина на «пятачке» возле пульта управления. Придержал за рукав куртки.

— Получил «ОВ»?

— Д-да…

Дорохин отступил на шаг, чуть наклонив голову, взглянул на Радина: никак обиделся?

— Дорогой ты мой! — дружески хлопнул Радина по плечу. — Хочешь эдакое чудо освоить малой кровью? Никто в мире не смог, а ты — раз, два и в дамки. Э, нет! Помяни мое слово: загривки еще у нас с тобой трещать будут.

— Уже трещат! — усмехнулся невесело Радин.

— Зато творим чудо!… Вдумайся. «Сотвори чудо!» — требовали во все времена люди от Авторитета. Ты — Авторитет! Работяги наши — Авторитеты! Дело за чудом.

— И за крепкой шкурой.

— Само собой. Говорят, ты — мастер спорта?.. Следовательно, должен нервы иметь из проволоки, уметь ждать.

— В этом, пожалуй, вы правы.

— Выше голову, товарищ начальник! — Дорохин залихватски подмигнул Радину и, совсем как мальчишку, легонько подтолкнул в спину. — И вперед!..

Дружеская взбучка, полученная от Ивана Ивановича, не обидела Радина, наоборот, сняла напряжение, развеяла гнетущее настроение. Видимо, груз ответственности и впрямь сковал его. Теперь, кажется, все миновало. «Тряпка! — с неожиданным ожесточением подумал о себе Радин. — Ничего, я докажу, увидите!» Это «увидите» он адресовал всем, а в первую очередь Надежде. Как она смотрела на него! Жалела или тоже сгорала от стыда?..

Взглянув на часы, Радин заторопился. Но теперь волнение было иным: его распирало желание действовать — немедленно, решительно…

Надежда долго не могла объяснить, что с ней происходит. Весь день не покидало чувство разбитости, горечи. Откуда взялось это? Может, переутомилась? Последние трое суток было страшное напряжение. А возможно, из-за взрыва в цехе? Конечно, событие не из приятных…

Троллейбус шел быстро, и зеленые ветви деревьев словно хлестали по окнам, слепя глаза. Надежда прикрыла веки. Зачем она думает о Радине? Зачем?

Отца дома не было. На столе белела записка: «Я у Тихона». «Совет большой тройки, — усмехнулась Надежда, — скоро не жди». Налила холодного чая, выпила, не почувствовав вкуса. Легла на тахту. Лежала долго. Постепенно на смену тревоге пришло, будто наполнило тихой болью, разочарование. И оно тоже незримо было связано с новым начальником. Когда-то в студенческие годы вычитала: в зависимости от обстоятельств у человека бывает тысяча лиц. Какой разительный контраст между двумя Радиными: на пляже он стоял перед ней мускулистый, поджарый, легко сыпал словами, был уверен в себе. Сегодняшний Радин, поникший и растерянный, поразил ее. Конечно, человеку не до улыбок, но к чему так раскисать?