Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

Новенький тепловоз, выкрашенный в ярко-красный цвет, медленно тянул платформу с ковшом расплавленного чугуна. Радину показалось: даже здесь, в дистрибуторной, стало жарче. Придвинул стул к креслу машиниста.

— Ты когда чай пьешь, дуешь на блюдце? — спросил Костю.

— Что? — обалдело вскинулся машинист.

— Чтобы не обжечься, не спеши. Дуй помаленьку.

— Понял! — Костя выдавил из себя улыбку. Сжал ладонью пистолетную рукоятку тумблера, не отрывая глаз от приборов. Ковш, чуть заметно покачиваясь, поднимался все выше и выше. Навстречу ковшу наклонялся и конвертор. Горловина печи и край ковша должны как бы состыковаться, и тогда…

Сердце гулко стучало в груди Радина.

— Вперед! — тихо скомандовал он. — Еще! Еще! Хорош!.. Лей!

Из горловины ковша полетели искры. Потом клубы дыма и, наконец, ослепительно белая струйка чугуна, словно змейка, скользнула и полилась в конвертор. Над леткой заклубилось рыжее пламя, закрыв и ковш, и конвертор.

— Не спеши!.. Медленней!

— А я и не спешу! — осмелел Костя. Он понимал, самое трудное — позади. Струя чугуна становилась гуще и гуще. Ржавые клубы дыма уходили под вытяжной колпак, «под юбку», как шутят сталевары. Все выше и выше задиралось днище ковша. Конвертор спокойно принял расплав. Костя вытер вспотевшую ладонь о спецовку, перехватил тумблер. Кран неслышно отошел, в ослепительном пламени над леткой мелькнула тень фурмы, конвертор выпрямился…

— Молодец, Костя! — закричали сталевары, замахали рукавицами.

— Ты — гений, рыжий! — орал в микрофон Бруно.

За спиной Радина что-то щелкнуло. Цех наполнился оглушительным ревом. Ударила в конвертор кислородная струя. Дрогнули стальные переборки дистрибуторной. Мгновенно вскипел расплав, забушевал, грозя выплеснуться наружу. Клубы бурого дыма, подхваченные потоками воздуха, устремились в вытяжные трубы.

— Феерия! — где-то над ухом разносится голос Бруно.

Радин не оборачивается. Не может, да и не хочет отрывать глаз от конвертора, обволакиваемого синим пламенем, осыпаемого искрами. Столь яростного кислородного огня ему еще не доводилось видеть. Продувка выжигала из будущего металла вредные примеси. Вскользь подумал о странной аналогии: в душе тоже будто выгорала злость, становилось светлее…

На стенах дистрибуторной вспыхивали и гасли сполохи пламени — под колпаком печи бушевал расплав. Приборы показывали, что пора брать пробу стали, хотя Радин готов был поклясться, что и углерода в норме, и что сталь вообще отличная. Не может быть иначе в такой день. Он повернул голову. Возле пульта управления царило оживление. Винюков, улыбаясь, что-то показывал заместителю министра, Дорохин, держа перед собой тетрадь, писал, то и дело поглядывая на конверторную площадку. Рядом стояли рабочие, неизвестно каким путем пробравшиеся на пульт, и даже один кинорепортер. Встав на табурет, он через головы снимал плавку.

«Проба», — зажглась надпись на одном из датчиков. Радин посмотрел вниз. Бруно, загораживаясь рукавом от жара, подтягивал поближе жаростойкие стаканчики, в которые будет залита проба стали и отправлена на анализ в экспресс-лабораторию. Зелепукин, вооружившись трехметровой ложкой, стоял под аркой печи, готовый по первому сигналу приступить к работе.

Радин надумал спуститься на площадку, но что-то удержало. Машинально смотрел, как все еще возбужденный Костя взялся за ручку контроллера и начал валить конвертор. Теперь жерло печи было напротив ребят, даже сквозь синие очки слепило глаза. Зелепукин подцепил ложкой металл, овеваемый искрами и дымом, отскочил в сторону. Вместе с Бруно залил металл в стаканчики, отшвырнул ложку.

— Похлебка хорошая! — причмокнул языком Костя. И вдруг… Радина обдало холодным потом. Оцепенел. Но лишь на мгновение. Мертвой хваткой прижал ладонь Кости к контроллеру. Краем глаза успел заметить — кинулись врассыпную сталевары. И только тут Костя понял, что случилось. Вместо того, чтобы поднимать конвертор в исходное положение, он стал еще больше валить его. Еще бы секунда, другая — десятки тонн стали хлестнули бы по площадке, по цеху.

— Что делаете? — истеричным голосом заорал кто-то за спиной машиниста. Радин не понял, кто кричал. Не отрывая глаз, глядел на махину печи. Она замерла в критическом положении, потом медленно поползла вверх, выравнялась, заклокотала огнем. Радин нервно засмеялся, отпустил руку машиниста.

— Как же это я, а? — откинувшись на спинку кресла, прошептал Костя. — Затмение нашло…

— Обрадовался, ослабил внимание, — машинально выговаривал машинисту Радин, — забыл, что у конвертора пять скоростей. Запомни на будущее.

— На всю жизнь! — так же тихо ответил Костя…

— Что тут у вас стряслось? — наклонился к Радину подошедший Дорохин.

— Первая плавка, — попробовал улыбнуться Радин и, увидя в руках Дорохина тетрадь, крикнул: — Запишите — все было о’кэй.

— Да, бадью добрую сварили. — Дорохин кивнул в сторону площадки. Сталь уже слили в ковши, и она чуть заметно колыхалась, подернутая золотистой корочкой.

А спустя несколько минут, на ходу принимая поздравления, Радин шел по бесконечным переходам к установкам непрерывной разливки, мысленно представляя путь будущего металла: ковш со сталью уже пошел вверх, сейчас тяжелые струи из ковша ринутся сквозь слой раскаленного шлака в устья кристаллизаторов, пронизывающих установку сверху донизу. Стекая по ним, охлаждаемая водой сталь покроется сначала тонкой коркой, постепенно слой застывшего металла будет все больше и больше захватывать сердцевину слитка, пока не образуется застывший стальной сляб. Да, хитрую машину — УНРС [1]— придумали советские ученые. Не будь ее, пришлось бы сейчас сливать сталь в изложницы, ждать, пока она затвердеет, потом разбивать металл на куски, снова нагревать, везти на обжимные станы. Тысяча и одна ночь…

На лестнице, возле третьей отметки, где сидели в нишах операторы вторичного охлаждения, образовалась пробка. Ни взад, ни вперед.

— Чего там, Федь? — крикнул кто-то впереди Радина.

— Опять тормознули! — отозвались сверху.

Радин, отстранив ребят, подошел к перилам. И ему стало тоскливо. Ковш с металлом, чуть покачиваясь на стропах, висел над приемной воронкой разливочной установки.

— Почему не сливают? — вырвалось у Радина. Его узнали. Заговорили разом, вроде бы между собой, но целили в Радина:

— Хвост вытащишь — нос увязнет!

— Горячку порют!

— Еще нарыдаемся!

Радин распахнул дверь операторской будки. Лицо его не предвещало ничего доброго. Оператор вскочил, уронив стул.

— Товарищ начальник!

Радин нетерпеливо оборвал:

— В чем дело?

— Кузьмин тут. И мастер… Не смогли открыть стопора. Видите? — На экране пульта управления мигали аварийные лампочки.