Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

— Семь! Восемь! Девять! Аут! — И снова воздух взорвался от ликующих криков. Над главным переходом взметнулся белой птицей транспарант: «Слава рабочим рукам!»

Радин засуетился, стал что-то поспешно искать в карманах. Толпа ожила, качнулась и потекла вниз, к площадке, на которую вот-вот должен был выйти первый стальной сляб.

Увидев в толпе синий халат Надежды, Радин стал пробираться к ней.

Нашел, взял за руку. Она замерла.

— Надя!

— Радин, на нас смотрят.

— Плевать!.. Надя, я несказанно благодарен вам.

— За что? — Глаза Надежды лучились радостью.

— Вы… так хотели помочь мне.

— И все? Да, хотела… А теперь… отпустите меня. — В голосе Надежды прозвучала просьба. Радин отпустил руку, склонился над поручнями, глядя на круглое отверстие, в котором с минуты на минуту должен был появиться сляб. В чреве печи что-то оглушительно хрястнуло. Автоматы-толкатели сдвинули на рольганги пышущий жаром стальной слиток. Конца слитка не было видно. Оператор включил агрегат газовых ножниц. Они поплыли с двух сторон, одновременно сближаясь, безжалостно рассекая стальную плоть тысячеградусным пламенем.

— Кррррррррак! — оборвана перемычка и десятиметровая плита, увлекаемая валками, исчезла из вида…

— Надя!

— Слушаю.

Радин вскинул заблестевшие глаза. Сдержал желание дотронуться до ее нервно напрягшегося плеча.

— Скажите, что вы никого не любите…

Она взглянула на Радина скорее с испугом, чем с любопытством.

— А вы шутник!

— Я серьезно…

Радин придержал Надежду.

— Вы мне нужны!

— А вы мне нет! — Надежда резко вырвала руку, ожгла Радина глазами и, не оборачиваясь, пошла прочь…

Радин и Дорохин вышли из цеха под утро. Лес стоял впереди неподвижной громадой. Было прохладно. Накрапывал мелкий дождик. Дорохин застегнул ворот рубашки, взял начальника цеха под руку.

— Ну, как настроение?

— Среднее.

— Понимаю. Нелегко дается металл, право слово, даже трудно дается. И все-таки спасибо судьбе, что мы участники этой работы. Такие дни, как сегодня, не забываются…

Ровно в шесть утра в гостиницу, где жил Радин, позвонил диспетчер. Радин спал чутко, проснулся сразу, взял трубку.

— Радин слушает.

— Диспетчер.

— Докладывайте!

— Сталь минус семьсот двадцать тонн. Потери на ремонте, авария. Протекла фурма.

— Где?

— На второй печи.

— Печь стоит?

— Теперь работает. Простой — сорок минут.

— Благодарю за информацию.

Радин сел на кровати. Протянул руку, взял стакан с холодным чаем. Отхлебнул. Включил «Маяк». Мужской голос с большим чувством пел незнакомую песню:

Радин прикрыл глаза. Вспомнил мать, лежащую плашмя на кровати. А на тумбочке, в черной рамке, — фотография отца.

Мать! Где ты, мама?.. Рассказать бы тебе, каково сыну приходится, не поверила бы. Вчера до половины первого ночи толклись в конверторном пролете, думали-гадали. Задача со многими неизвестными. Установили конвертор, и сразу бах-бабах — план на него. Разве это порядок? План-то не резина, его не растянешь. Как выполнять, если к этой «груше» недостроен кислородный блок, обжиговой печи нет, выкручивайся, как знаешь.

Соскочив с кровати, Радин распахнул окно. В комнату ворвались запахи утреннего леса, пронзительные и одурманивающие. Солнце еще не выплыло из-за гребня бора, хотя небо уже пылало. «Отличный денек будет, — подумал Радин, — на лодочке бы укатить».

Взял в руки гантели. Из Москвы привез. Польские, с пружиной внутри. Покрутил, опустил на пол. Сегодня опять зарядку делать некогда. А завтра? Посмотрел на часы, словно они могли дать ответ, что ждет человека завтра. Сейчас за ним подойдет машина. Наскоро выпив два сырых яйца, на ходу дожевывая бутерброд с колбасой, вышел на улицу. Остановился, поджидая машину.

Второй месяц Радин в цехе, а твердой уверенности в себе так и нет. Трудно вживаться в новый коллектив, проходить сквозь «плотные слои». Как тот наполненный сталью ковш. Подтащили на крюках, ставят в гнездо опоры. Ниже, ниже, теснее, почти точно. Нет, чуток назад, теперь малость повернуть… И вот уже будто дышит, чуть расталкивая жаркими боками подкову. Уже не висит, но и не встал еще, не окаменел под собственной тяжестью.

Утром Радин предпочитает ходить по цеху один, без мастеров, без начальников смен. Никто не оправдывается, не клянчит. Кажется, все вокруг живет само по себе. Льется из конверторов в ковши оранжевый металл, плавают вверх и вниз эти самые ковши, словно вертикальное колесо с кабинками в городском парке: с металлом — вверх, к установкам, порожние — вниз, к печам…

Наскоро переодевшись в рабочую робу, поглубже натянув на голову каску, Радин, строгий и прямой, вышел из кабинета и сразу окунулся в жаркое марево цеха, настоянного на запахе жженого металла. Вспомнил, сегодня на смене бригада номер один. Дербеневская. Правда, самого вторые сутки нет. Винюков лично попросил подменить старшего конверторщика. Михаил Прокопьевич в составе делегации металлургов отправляется в Череповец. Радин попробовал возразить: мол, каждый человек на счету, цех медленно осваивает проектную мощность. Винюков холодно остановил: не трудом единым жив человек.

Обычно анализы предыдущей смены Радин берет в экспресс-лаборатории. Это становилось привычкой: пока не проверит с Дербеневой химический состав чугуна, не обменяется мнением о ходе смены, не приступает к работе. Хотя, конечно, все результаты чуть позже лягут на рабочий стол.

Надежда у входа в лабораторию поливала цветы.

— Доброе утро, Надежда Михайловна! — тихо сказал Радин, чувствуя, как кровь прилила к лицу.

— Я тоже к вам собралась.

— Как любимая бригада сработала?

— Ничего не пойму: едва Дербенев уедет — брак гонят.

— Он — незаменимый, волшебник.

Надежда не приняла шутки. Протянула папку. Взгляды их встретились. Радин отметил, что Надежда всегда начинает разговор с ним глазами: они расширялись, замирали на мгновение и вдруг начинали быстро-быстро моргать. Он, кажется, научился распознавать их язык. Вот и сейчас глаза Надежды как бы упрашивали: не вздумайте повторять глупость, которую сказали там, на разливке…

Прежде чем спуститься на конверторную площадку, Радин еще раз просмотрел паспорта плавок бригады. Да, так и есть: плавки пришлось догревать. Уйму времени потеряли.

Сбежал по ступеням к первому конвертору. Из-под колпака печи выплескивались на землю огненные блины. На этот раз плавка перегрелась. Увидя начальника цеха, кто-то из сталеваров бросил ложку для взятия пробы и юркнул за пультовую. Второй конверторщик — мужчина угрюмого вида — даже головы не поднял, сосредоточенно швырял лопатой шлаковые очистки в металлический короб.