Анатолий Баюканский - Восьмой день недели

Незаметно для себя Будько пришел к мысли, что нужно позвонить Винюкову. Наверное, ради этого и остался в цехе, провел в одиночестве целую ночь. Он уже не раз подумывал о звонке, но тянул время, словно больной зуб вырвать не решается. А стоит ли тянуть? Даже в поликлинике есть закон: если невмоготу, иди без очереди, рви!

Будько немного оробел, услышав в трубке заспанный бас директора завода. С трудом погасил вспыхнувшее было желание осторожно опустить трубку.

— Извини, Петр Пантелеевич, за столь ранний звонок. Это я — Тихон! — сказал Будько каким-то чужим голосом.

— Тихон? — обрадовался директор. — Тихон! Откуда звонишь? Из цеха? — Винюков сделал паузу. — Привет супруга передает, напоминает про день рождения какой-то. О, у вас свои тайны!.. Ну, как дела у тренажеров?.. Какой кран сорвали? Что ты будешь делать, язви их! Почему не проверили под нагрузкой? Принимать следует по акту!.. Тьфу ты! — спохватился Винюков. — Забыл, что с тобой говорю, вошел в раж… Фу! Тихон, надеюсь, догадался, о чем хотел я с тобой перетолковать?.. Мне самому очень и очень горько и неприятно… Накладка вышла. Ты не сомневайся: я был категорически против назначения Радина… Сомневаешься? Зря, Тихон! В моей порядочности ты имел возможность убедиться. Встретимся — расскажу подробнее.

— А что рассказывать…

— Голос у тебя двоится. В расстройстве. Конечно, в одной стороны, неприятно. А с другой… знаешь, один французский философ писал: вместе с добром, к которому стремишься, приходит зло, которого не искал. Иван Иванович мне и Радину ультиматум предъявил: «Не пустите комплекс — последуют соответствующие выводы. А пустите — сразу беритесь за досрочное освоение проектной мощности. Металл нужен позарез». Говорит, пятьдесят тысяч тонн стали в год за вами. Сверх плана, разумеется. Для начала. А ты спокойненько отошел в тенечек в самое горячее время. Неизвестно, кому больше повезло. Отошел ты, естественно, временно. Кто же швыряется железными кадрами? Словом, непривычно мне тебя утешать. Да, учти, Иван Иванович приехал. Отдыхает с дороги. Чуть свет жди в цехе. Знаешь его.

После разговора с Винюковым Будько и вправду успокоился немного. В самом деле, чего ерепениться? В его возрасте умные люди затишья ищут, а он все бурю шукает. Миша Дербенев, например, доволен жизнью. Четыре раза предлагали должность мастера. Отказался. Мол, образование не позволяет. Хитрит мужик!

Будько прикорнул на диване и незаметно задремал. И привиделось ему, будто идет по цеховому пролету, рукой бороду придерживает, борода длинная, волнистая, Ребята пальцами на него показывают, хохочут. Побежал он, запутался в бороде, упал. Радин потешается больше всех, слезы вытирает. И вдруг грохот, словно ударили кувалдой по железу у самого уха. Люди исчезли, цех пропал.

Будько открыл глаза, не сразу понял: телефон. Звонил дежурный диспетчер.

— Тихон Тихонович, заместитель министра в цехе!

Подхватив каску, Будько кое-как засунул руки в рукава куртки, выскочил из кабинета и, придерживаясь за поручни, стал быстро спускаться по металлической лестнице, соединяющей контору с цехом. Заместитель министра, высокий, нахмуренный, стоял возле первого конвертора. Словно ни в чем не бывало, шагнул к Будько, пожал руку.

— Ну-с, товарищ Будько, рассказывай, почему дома не ночуешь?

Рядом с заместителем министра — директор завода, руководитель пусконаладочной группы и чуть поодаль Радин.

— Хочу объект подготовить для сдачи новому командиру по всей форме, — полушутя-полусерьезно ответил Будько.

— Зря иронизируешь, Тихон Тихонович. Слишком велика ставка, чтобы думать о личном. Государство не обделить бы.

Заместитель министра взял Будько под руку, повел вдоль подъездных путей. Винюков шагал рядом, молчал, вслушиваясь в разговор.

— Который по счету цех пускаешь? — дружелюбно спросил заместитель министра, словно заглаживая вину перед Будько.

— Пятый.

— Такова наша доля первопроходцев. Слышал, тебя тут величают «Большим Тихоном»? Многозначительное прозвище. Позавидуешь.

— Иван Иванович, — Будько чуть замялся, оглянулся на Винюкова, — у вас тоже во время войны сильное прозвище было. Я помню.

— У меня? — Заместитель министра заинтересованно склонил голову. — Какое?

— Забыли? «Иван, который Черчилля подковал».

— А, это когда английские танки на шипы посадили! Было такое дело. Выходит, вместе служили, Тихон Тихонович?

— Двадцать третий гвардейский корпус!

— Верно! — Заместитель министра обрадованно повернулся к Винюкову. — Слыхал, директор? Помнят ветераны бои и походы. — Пименов не скрывал удовлетворения. Эпизод военной жизни был ему очень приятен.

— Тихон Тихонович и сейчас у нас хоть куда! Золотые кадры Старососненского металлургического! — Винюков спохватился. Последняя фраза оказалась лишней. Заместитель министра погасил доброжелательность, тотчас отпустил локоть Будько.

— Иные времена, иные песни, — сухо проговорил он. Оглянулся, ища глазами Радина. Тот шел в нескольких шагах позади. Заместитель министра подозвал его. — Обратите внимание, Анатолий Тимофеевич, на защиту. Вот, например, стекло в дистрибуторной. Обязательно пусть изготовят дополнительные шторы. При выбросе стали из конвертора могут не выдержать эти стекла. Кстати, подобные случаи уже бывали.

— Да, но в проекте…

— Самый лучший проект тот, который свободен от просчетов прошлого. — Пименов обернулся к Винюкову: — Сколько ваши люди внесли изменений в проект кислородно-конверторного?

— Двести семьдесят шесть!

— Слышите, Радин?

— Слышу.

— Извините! — Прямо перед Пименовым стоял Бруно, загораживая спиной вход на узкий трап, ведущий к установкам разливки стали. — Я старший конверторщик и…

— Говорите.

— Вот! — Он протянул Пименову общую тетрадь.

— Что это?

— Операция «Пульсар». Аттестация специалистов по моей системе. Огромная моральная выгода. И материальная тоже.

— Разберитесь! — Пименов кивнул директору завода.

— Ясно! — Винюков осторожно потянул тетрадь из рук Бруно. Тот на мгновение замешкался, придерживая тетрадь, затем отпустил. — Да, да, конечно, я обязательно разберусь. — И пошел вслед за Пименовым по узкой железной лестнице круто вверх. За ним — Будько и Радин. На переходе Будько обернулся к Бруно и выразительно покрутил указательным пальцем возле виска…

«Величайшая трудность для тех, кто занимается изучением человеческих поступков, состоит в том, чтобы примирить их между собой и дать им единое объяснение».

Дорохин захлопнул книгу. Задумался. Кажется, настала пора пригласить к себе Радина. Прежде чем прийти к этой мысли, Дорохин долго собирал о нем мнения. Все было против правил в случае с новым начальником цеха. Сначала назначили, потом стали изучать. Дорохин отметил важное: к Радину ходят. Это хороший признак. Затем предстояло узнать, чем берет. Обаянием? Умением выслушать? Постепенно вырисовывался довольно красноречивый словесный портрет. Играет роль вдохновенно, Широкая натура. Вокруг него всегда шум, кутерьма, состоящая из дел и безделиц. Колебания и страх вроде бы неведомы. Кажется, у него нет внутренних зажимов, По сути, Радин — сверхреалист, а на самом деле?