Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Ты чего там делаешь?

— Кипячу воду.

— А без тебя вода не закипит? Давай съедим по апельсину.

— Не хочу.

Было слышно, как Анатолий шуршит газетами.

«Теперь это надолго. Пока не прочтет все… — Она вспомнила о Дашкевиче. И улыбнулась, представив его на лыжах, со снежками в руках. — Как они не похожи! Кажется, Анатолий на десять лет старше».

Анатолий расстелил газету на коленях и ел апельсин. У него было счастливое лицо.

— «Завтрак прошел в дружеской обстановке», — прочел он вслух. — Подумай, для некоторых это такая же работа, как для меня операции. Интересно, что делают дипломаты дома, если завтракают на работе?

Он засмеялся, довольный шуткой.

«Что со мной? — думала Мила, отворачиваясь. — Раздражительна… Ведь раньше этого не было. А теперь? Может, такое случается со всеми? Когда-то Яблокова сказала в учительской, что безразличие к мужу естественно. Любовь, безразличие, а потом привычка…»

Она начистила картошки, сняла чайник и пошла в комнату за солью. Газеты стопкой лежали на столе. Сверху их придавливала гора апельсиновой кожуры.

— Последний раз говорю: ешь. Половины уже как не бывало.

— Не хочу, — повторила она, собирая со стола кожуру.

— Ты только корки не выбрасывай, — спохватился он. — На них получится хорошая настойка.

— Хорошо, — сказала Мила. — Я положу их на сберегательную книжку.

Он отложил газету и с обидой взглянул на нее.

— Вечные крайности. Ни о чем не попросить.

Мила промолчала.

— Кстати, давно прошу купить просторный горшок для кактуса. Все я и я… А кактусу тесно. Он в этом году должен цвести. Ты понимаешь, что значит «тесно»? — Анатолий расхаживал по комнате, видимо нервничал.

«Понимаю», — подумала Мила.

— А сберегательная книжка, — вдруг крикнул Анатолий, — тебе не помешает! Я о семье забочусь. А вот если бы тебе дать наши деньги, то мы бы уезжали отсюда голые. Вернемся в Ленинград — сама скажешь спасибо.

— Спасибо, — сказала Мила.

Он замолчал. Было слышно, как по комнате шлепают тапочки.

«Нужно уйти, — подумала она. — Хотя бы на час… Иначе не сдержишься…»

Она погасила газ. Оделась.

— Ты куда? — удивился Анатолий. — Ведь еще не обедали.

— За горшком для кактуса.

— Магазин уже закрыт.

— Я постучу, — сказала Мила. — Объясню: гибнет живое существо.

— А я тебя не отпускаю! В конце концов тебя с утра нет дома. Не можем побыть вместе.

«Скорее на улицу, — думала Мила. — Там хорошо, тихо: Разве я могла представить, что одиночество — это вдвоем!..»

Она сбежала по лестнице, застегиваясь на ходу, и быстро зашагала по дороге.

На улице опять шел снег. Свет от фонаря полосой проникал в комнату, вырывая из темноты прямоугольные силуэты. Я думал о Зойке. Ее письмо уже много дней лежало на окне. Я взял листки, но в темноте разобрал лишь отдельные фразы. Нужно что-то написать, сослаться на занятость, на длительную командировку в район. Еще не поздно. Можно без труда восстановить прежние отношения.

Значит, врать? Нет, этого я не хотел. Но и писать правду, объяснять, что все кончилось, тоже не хотелось.

По дороге прошла женщина, чем-то похожая на Милу. Я себя все время ловлю на том, что чаще и чаще узнаю Милу в чужих людях. Женщина остановилась, поправила платок и пошла дальше.

— Знаешь, мама, — послышался из коридора голос Мишки, — мы все-таки на сборе из Глебова сделали котлету. Похуже «темной» вышло.

Я улыбнулся. В этой «общественной работе» была, пожалуй, и моя заслуга.

Мишка постучал в дверь, но я не ответил.

— Ты чего, бездельник, будишь человека?

Света зажигать не хотелось. Я поглядел на часы. Кажется, четверть девятого. Спать вроде бы рано. Может, сходить в кино? Поглядеть эту «Подделку»?

Я пожал плечами и, тихо ступая по полу, перешел на кровать.

«С Зойкой все кончено, — думал я. — Это должно было кончиться рано или поздно».

После того случая с кровью я долго не мог смотреть на Сидорова. Он дважды делал мне какие-то замечания, но я ничего не отвечал, будто все это говорили по радио.

Сегодня в Валунец приехал главный хирург области Леонид Кириллович Лунин, и мне пришлось зайти в кабинет. Лунина я знал по институту. Он заканчивал аспирантуру, когда я был на третьем курсе, и недели две вел нашу группу. Впечатление, помню, осталось самое хорошее: веселый, молодой, как говорят, свой. Мне давно хотелось увидеть его. И, кроме того, земляк всегда земляк, и если даже в отпуске случайно встретишь ленинградца, чем-то связанного с твоим делом, то испытываешь волнение.

В кабинете был заведующий нашим отделением Борисов, главный врач и Лунин. Леонид Кириллович сидел за письменным столом, а Сидоров и Борисов на стульях справа. Он сразу же вспомнил меня и улыбнулся:

— Не знал, что вы здесь.

Лунин вышел из-за стола и протянул руку.

— Да, ни разу не пришлось увидеться.

— Георгий Семенович — очень активный хирург, — вставил Сидоров.

Я сел в стороне, чтобы не мешать разговору. Борисов сидел злой, нахохлившийся. Еще раньше по отдельным репликам я догадывался, что Борисов терпеть не может Лунина. Но он так часто бывал беспощаден в своих суждениях о людях, что я, честно сказать, уже не придавал этому значения. Я хорошо помнил, что совсем недавно он так же плохо относился и ко мне.

— Какой ваш план работы, если не секрет? — осторожно спросил Сидоров.

— Дел будет много.

— Тогда что же мы сидим здесь? — проворчал Борисов. — У нас плановая операция.

Он поднялся и пошел к выходу, даже не взглянув на меня.

— Подождите! — испуганно крикнул Сидоров. — Нужно решить, куда устроить Леонида Кирилловича. Не в Дом же колхозника?

Борисов тяжело вздохнул: мол, он тут при чем? — и сел у дверей.

— Может быть, вы поживете у кого-нибудь из нас?

— Пожалуйста. Только у меня есть принцип. Я не останавливаюсь у главных врачей. Это всегда плохо истолковывается.

— Все забываю, — сказал Борисов, — пора бы нам заменить кровати в пятой палате. Это же гамаки.

Всем своим видом он говорил, что ему плевать, где будет ночевать Лунин. Мне стало неудобно.

— Живите у меня. Подушка и одеяло найдутся, — сказал я.

— Прекрасно, — обрадовался Сидоров. — У Георгия Семеновича вам будет хорошо. Не заскучаете…

— Можно и ко мне, — неожиданно буркнул Борисов.

Я даже вздрогнул. Человек — это вечная загадка. Наверно, мне никогда не понять, почему Борисов вдруг пригласил Лунина. Выгнать — это бы я понял.

— Вот видите, — сказал Сидоров, — прямо нет отбоя от квартир. В следующий раз приезжайте с супругой.

— Я все-таки переночую у доктора Дашкевича.

— Ну, хватит торговаться, — оборвал разговор Борисов, — пора работать.

Он стукнул обеими руками по коленям и выпрямился. Я пошел за ним. В коридоре Борисов остановился и посмотрел на меня.