Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Устала я, — вздохнула Галина Сергеевна. — Детей вовремя никогда не возьмут.

— Да я ненадолго, — попросила Муся, чувствуя, как слабеет сопротивление.

— Ладно, приходи, — согласилась Галина Сергеевна. — Перекусить сделаю, я вчера эскалопы купила.

Муся хлопнула в ладоши, понеслась по лестнице. И уже сверху крикнула:

— Я быстро! Подкормлю Федьку, чтоб не умер с голоду… Ничего сам себе не возьмет!

Галина Сергеевна достала ключи. «Зачем повод к новым разговорам дала? Пора из головы Николая выбросить, какой толк…»

Она громко покашляла, словно проверила, не говорит ли вслух, и захлопнула дверь.

…Муся уселась удобнее, закинула ногу на ногу, закурила. Маленькие колечки дыма побежали вверх, растекаясь и разматываясь, как живые.

— И отчего так, — раздумывая, говорила Муся, протягивая сигареты Галине Сергеевне и как бы приглашая ее продолжать разговор. — Люди любят друг друга и друг от друга бегут. Если и есть правда у твоей матери, то, скажи, кто от ее правды выиграл? Кому ее правда нужна?

— Дети Николая, наверное, выиграли.

— Зачем же он снова зовет?

Муся отхлебнула глоток, затянулась сигаретой, словно закусывая.

— Ты лучше про себя расскажи, — не захотела обсуждать свои дела Галина Сергеевна. — Что за умник такой появился? С ним, что ли, я тебя в кино видела?

Муся покачала головой.

— Тот Костик. С Костиком давно покончено, да и не было ничего. — Она засмеялась, носик вздернулся, засверкали глаза — ясно, почему она так ребятам нравится. — С Костиком — смех в зале! Пригласил как-то пообедать, щами невиданными угостить грозился. Пришла. Поставил тарелку: запах — с ума можно сойти! Пошел за сметаной к подоконнику, а сметаны нет. Стоит банка пустая — кот вылизал. И что ты думаешь? Открывает мой Костик форточку и выкидывает кота с четвертого этажа.

— Ну и ну! — поразилась Галина Сергеевна.

Сигарета погасла, Муся чиркнула спичку, спрятала коробок.

— Я отодвинула щи — и к выходу. Он засуетился» «Куда? — спрашивает. — Да я сейчас за новой сметаной сбегаю, гастроном рядом». — «А если, говорю, пока ты бегаешь, я эти щи без сметаны съем, ты и меня в окно?»

— Молодец! — одобрила Галина Сергеевна.

Муся усмехнулась.

— А серьезный — другой. Василий. Ты его знаешь. Не из того общежития, где я передвижку имею, — это бетонщики. А он — станочник.

— Конопатый?

— Этого не видно почти, — возразила Муся. — Я про него помалкивала — дело к серьезному шло.

— И что же?

— Ревнивый очень… — Она помолчала, видно раздумывая, с чего начинать. — Я у бетонщиков книги по вторникам выдаю. Так ребята меня уже около красного уголка ждут. Гитару притащат, поем душевно. Все равно Элла приличных книг не дает, бетоном, говорит, заляпают. Вот я Васе и расскажи как-то про наше веселье в общежитии. И что думаешь? Завелся — остановить не могла. «Пойду, говорит, к начальнице, расскажу, как ты вместо работы под гитару песни поешь, пускай она тебя в женское общежитие переводит».

Отрегулировала я его, убавила громкость. Ну, думаю, нужно бы ему не все рассказывать, а выборочно, с оглядкой на нервность. Но он и тут между строчек читал. Тогда я и вообще говорить перестала. Идем в кино — помалкиваем, из кино — тоже молчим. День, другой помолчали, а там и вообще стало не о чем разговаривать.

Засуетился он, начал разные варианты мне предлагать. «Давай, говорит, к родителям съездим. Под Киев. Понравишься — свадьбу сыграем. Они, говорит, борова на такой случай держат». — «А не понравлюсь? — спрашиваю. — Тогда как? Командировку выпишешь? Из какого расчета проездные будешь платить? Я ведь из Заполярья еду. Тут по два шестьдесят нельзя, здесь северная надбавка. А квартирные? А вредность? Родственники, Вася, не простым глазом меня изучать начнут, а с пристрастием. За пристрастие еще накинь. И потом, почему, если я к ним примчалась без особых прав, они меня уважать обязаны? Они, Вася, должны остерегаться меня. Я ведь с ребенком. Нет, милый, — говорю ему, — тебе нужна жена безразмерная, чтобы ко вкусу всех родственников подходила». Порвала, как с Костей, а сердце болит.

Муся замолчала.

— Не права ты, пожалуй, — сказала Галина. — Не права.

— Как не права? — переспросила Муся с возмущением. — Он же обидел меня. Если бы любил — зачем смотрины?

— Погоди, — остановила ее Галина. — Федор вырастет, захочет тебе свою невесту показать, плохо это?

Муся взглянула мрачно, не думала, что Галина так повернет.

— А я бы на твоем месте его просьбу уважила, поехала бы к старикам, — продолжала Галина. — Да если вдвоем приедете, он тебя наверняка защитит, не даст в обиду.

Не дождалась Мусиного кивка, усилила наступление:

— Разве могут старики полюбить тебя, не увидев? Сын берет женщину с ребенком, какая ответственность! Такое заочно не делается. Я вот что думаю: поезжай и понравься. Василий тебе за это по гроб благодарен будет. И подарки купи: и отцу, и матери, и всей родне.

— Еще и родне! — разозлилась Муся. — Сколько добреньких развелось! Только доброта не всегда нужна, вот что вы забываете. С добротой человека легче съесть, он мягонький. Тебя-то съели? Думаешь, я дурочка, не вижу, что ты про Николая врешь?!

Она поднялась резко, заспешила к дверям.

— Нет, лишь бы замуж — это не нужно мне. Я хочу, чтобы любовь. На что еще опереться мне, если я с ребенком? А тебе, — она вдруг сказала с вызовом, — тоже совет дам, вдруг пригодится. Одинокой бабе иногда нужно лютой быть. Любит, а с родственниками надумал советоваться! Я одна у него советчицей быть хочу. А родственники? Я бы им прислала приглашение, даже денег выслала бы. И знаешь, почему мне это нужно? А для того, чтобы я их со своим сыном Федором здесь могла познакомить, на своей территории. Специалисты говорят, на своей территории другой футбол. — Подняла руку: — Приветик! — и дверью так двинула, что зазвенела посуда в шкафу.

Галина перенесла чашки на кухню, сложила их в раковину. С чем пришла к сорока годам? Как очутилась в этом городе? От жены Николая пряталась, от детей его? А ведь умные люди иначе живут, городов не меняют — права Муся.

И в другом права: счастье брать нужно, а не можешь брать — молчи в тряпочку.

Вернулась в комнату, сняла покрывало. Рожать нужно было, рожать! Не решилась. Возраст, считала, не тот.

А при чем возраст? Ребенка на ноги бы поставила, да и Николая, глядишь, сохранила; с ребенком никто бы не смог ее осудить. И мать не стала бы вмешиваться.

Ах, Муся, Муся, каждому советую, кто же мне-то совет даст?!

Сбросила платье, поглядела на свое отражение в зеркале: ладная, статная, как мать говорит. Только для кого это?

Бездумно лежала в постели, разглядывала узор на ковре, да так и задремала, не погасив света. В полусне вспомнила о Калмыковых, снова с отцом разговаривала, хвалила Дениса. Потом возник Николай, клялся, что помнит ее, забыть не может, с Таисьей сравнивал. «Не муж ей нужен, — сказал, — а предмет в хозяйстве, были бы заработки…»