Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Спасибо. Ничего не нужно.

Она села, показывая, что больше говорить об этом не хочет.

— Горохов!

Мальчик подошел к столу, я протянула тетрадку.

— Молодец!

Он весело поглядел на меня.

Я назвала Стрельчикову. Валя испуганно поднялась, зацепилась за край парты, охнула.

— И тобой я довольна.

Девочка недоверчиво глядела на меня.

— В твоем сочинении всего шесть ошибок, а помнишь, в первом диктанте было четырнадцать. Если так пойдет, то по русскому ты можешь рассчитывать на твердую тройку.

Она вернулась на место, торопливо перелистала тетрадь — там было написано: «Так держать!» — и улыбнулась.

— А ты, Люба, огорчила меня.

Боброва побледнела.

— Две описки, и нет запятой. Можешь работать внимательнее. Пришлось поставить четверку, хотя ошибки-то пустяковые. Жуков!

Лева будто решал, брать ли ему сочинение.

— Четыре. Впрочем, в другой раз поставлю тройку. Буквы смотрят в разные стороны, на одной строчке крупные, на другой — бисер. Это несерьезно.

Кажется, у Жукова было одно желание: скорее вернуться на место.

— Завьялов!

Мальчик подался вперед. Какой странный! За этой его поразительной вялостью и безразличием, видно, скрывалась очень нервная натура.

Я взяла тетрадь и еще раз пролистала сочинение.

«Пугачев не имел права казнить Мироновых, это его непоправимая ошибка. От такого человека ждешь особой справедливости…»

Я положила тетрадку к нему на парту.

— Там есть ошибки, пришлось поставить четверку. А вообще умница, хотя мысль о «праве» Пугачева более чем спорная. Подумай еще раз почему!

Он смутился, покраснел и быстро нагнулся, словно ему срочно что-то понадобилось в парте.

В класс вошла нянечка, за ней тихо проскользнул Луков.

— Коровкина к директору, — сообщила она.

Я не успела сказать, что Женя Коровкин в седьмом «Б», как Луков крикнул:

— Он в другом стаде!

Хохот перекрыл мой голос. Нянечка погрозила ему кулаком и ушла.

Дел в школе за четыре дня у меня накопилось столько, что я не заметила, как затих шум в коридоре, и опоздала на линейку. Нужно было выставить ребятам оценки в дневники, да еще в шкафу лежала стопка непроверенных тетрадей.

В актовый зал я вошла в половине третьего, тихонько прикрыла дверь и спряталась за спинами ребят. И все же Леонид Павлович увидел меня, укоризненно покачал головой.

Отряды были построены буквой «П», лицом к сцене. Прохоренко и Щукин стояли у стола, на котором лежали коробки с играми. За столом сидели мальчик и девочка из восьмого «Б».

Мой класс занял место у сцены. Луков кивнул мне и показал красивый, желтой кожи футбольный мяч, на нем что-то было написано белой краской.

Только теперь я увидела Константинова; он был в двух шагах от меня, привалился к подоконнику и с той же знакомой мне улыбкой, то ли доброй, то ли иронической, глядел на сцену.

— А этот приз, — Леонид Павлович поднял обезьяну, и вздох восторга вырвался у девочек, — совет штаба передает тому, кто собрал самое большое по школе количество макулатуры.

Он выждал, когда стихнет гул.

— Награду получает Лена Семидолова! — Он рукой остановил аплодисменты и весело крикнул: — Против ее фамилии стоит внушительная цифра: двести сорок пять килограммов бумаги! Это раз в пять превышает ее собственный вес.

Он опять подождал, когда стихнет шум.

— Неплохо, если Лена расскажет нам, как это ей удалось поставить такой рекорд.

Наступила тишина.

— Ну, что же, Лена, ребята просят тебя поделиться опытом, — повторил Леонид Павлович.

Он будто бы шутил, но девочка то ли не хотела понимать его шутку, то ли совсем иначе воспринимала его слова. Она молчала.

— Это ошибка, Леонид Павлович, — сказала Лена. — Я не была в школе, не собирала.

Я поглядела на Константинова. Он выпрямился и как-то по-петушиному вытянул шею. Обожженное лицо его пылало.

— Не была? — удивился Прохоренко. — Тогда, может, класс объяснит дружине, откуда взялась такая поразительная цифра?

Я разгадала его замысел. Прохоренко хотел, чтобы ребята сами рассказали о своей инициативе.

— Можно мне? Можно, Леонид Павлович? — закричал Луков.

— Слушаем тебя, Петя.

— Понимаете, — сказал Луков, — мы собирали макулатуру, а когда закончили, посчитали ребят, а Семидоловой одной-единственной нет из всего класса. Вот кто-то и сказал: давайте за нее…

— Молодцы! — похвалил Прохоренко. — Значит, весь класс работал сверхурочно, а собранную бумагу записал на счет Семидоловой? Это по-пионерски! — Он первым стал аплодировать, и мы все присоединились к нему.

Константинов сунул палку под мышку, улыбался и что-то весело говорил своим соседям, мальчишкам из шестого.

— Ну, а ты, Лена, не пришла по какой причине? Болела?

Луков крикнул:

— Она, Леонид Палыч, не болела. Ее на улице видели. Даже когда собирали — видели. Просто белоручка эта Семидолова!

Леонид Павлович поглядел на Лену с осуждением, покачал головой.

— Как же так — ты гуляла, когда все работали? — спросил растерянно Леонид Павлович.

— Я не гуляла.

— Ну, а что же будем делать с этим подарком, кому вручим приз?

— Ей и вручим, — сказал Луков. — Пускай берет.

— Подойди сюда, Лена, — попросил Леонид Павлович.

Я наконец увидела ее. Она поднималась на сцену медленно, глядела вниз, под ноги, будто бы боялась споткнуться. Щукин взял обезьяну, хотел вручить Лене, но та не брала. Тогда он с силой отвел локоть девочки и сунул обезьяну ей под мышку.

— Приз за безделье, — сказал он под смех зала.

— Но я же не могла!

Казалось, она не понимала, что происходит.

Меня кто-то тронул за плечо. Я повернулась. Константинов стоял рядом.

— Почему она не была?

— Отец в больнице…

— А Прохоренко знает?

— Н-нет.

— Вы понимаете, что говорите?! Вы классный руководитель. Исправляйте ошибку, пока не поздно.

Я сложила ладони рупором и, стараясь перекрыть шум в зале, крикнула:

— У нее болен отец, Леонид Павлович! Лена не могла прийти!

Мои слова потонули в ребячьем гомоне.

— Ну, как вы решите с наградой? — спросил Леонид Павлович у ребят. — Я не хочу вмешиваться в ваше решение.

Девочка шагнула к столу, чтобы вернуть обезьяну, но Щукин преградил ей путь. Тогда Лена повернулась и побежала по сцене. Она держала обезьяну за руку, так что игрушка волочилась по полу, будто бы пыталась удержать Лену. Глаза у обезьяны стеклянно поблескивали.

— В следующий раз она и «Москвич» так может заработать! — выкрикнул Луков.

Это опять многим понравилось.

— А может, «Жигули»?

Лена бежала к выходу. Какой-то пятиклассник подставил ей ножку; она споткнулась, но не упала.

— Кухтарев, что ты делаешь?! Зайдешь ко мне после линейки! — крикнул Леонид Павлович.