Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Это будет удача внешняя, — не сдавалась я. — Внутренне Щукин не изменился. Он мыслит так же, как мыслил год назад.

Кажется, я все же разозлила директора.

— А меня не интересует, как мыслит Щукин. Режиссер — я, а не он. И только я могу знать, как он должен думать. Поймите, Мария Николаевна, мне неприятно объяснять такое, но с вами я хочу быть откровенным. Вы очень близкий нам человек, а в голове у вас — только не обижайтесь — каша. Можно утонуть в безбрежном море таких понятий, как «добро», «задушевность», «чуткость». Надо иметь концепцию воспитания, а не махать крыльями над детьми, как квочка над цыплятами. Вашим методом можно воспитать одного, но коллектив — никогда. — Он говорил подчеркнуто спокойно. — Вы толкуете о постепенности. Но имеем ли мы право ждать, не торопиться? В классе по тридцать пять — сорок человек. Сколько вы можете охватить своим «добрым материнским взглядом»? — Он покачал головой. — Нет, у нас всего один путь — воспитывать весь коллектив, а через коллектив — каждого в отдельности. И еще, Маша, одно, между нами: дети — это только материал, глина. Вы предупреждаете: Щукин! А я уверен: Щукина пока нет. Есть основа того, чем он станет. Помните, папа Карло взял полено и вытесал из него толкового парня Буратино? А у нас с вами материал более пластичный. И стыдно нам, учителям, не вытесать из него кого хотим: ангела, черта… В данном случае мне нужен вожак. — Прохоренко вздохнул. — Устал я сегодня, — и протянул мне руку. — Вы очень хорошо вели себя при Константинове. Он ведь так и ждет моего промаха. — Глаза Леонида Павловича вдруг стали холодными, он будто перестал меня замечать. — Как они хотят помешать, как хотят! — Улыбнулся, кивнул мне: — Счастливо, Маша! Постарайтесь запомнить главное из того, что я говорил. Это вам еще пригодится.

Я вышла на улицу. Солнце клонилось, и его желтый холодный луч будто бы запутался в телевизионной антенне.

Ветер в школьном саду гонял листья, швырял их по лужам.

Леонид Павлович стоял у окна.

— Приходите с Вовкой! — крикнул он в форточку.

Я сделала вид, что не расслышала. «Что же произошло сегодня, что же произошло?» — спрашивала я себя.

Я невольно вспомнила Андрея Андреевича. «Не могу назвать себя добрым, — как-то сказал он мне в первый год работы, — но кричать на детей мне неприятно. Легче прощать, чем наказывать. Доверять, чем подозревать. Я никогда не помню обиды, хотя могу впасть в гнев. И если мне, учителю, нужна власть над ними, то разве та, что дает их уважение и любовь».

Было четыре. Брать Вовку из «продленки» было еще рано. Но сейчас мне нестерпимо хотелось, чтобы сын был со мной.

Из больницы я вышел немного успокоенный. Правда, не все получилось так, как хотелось. В отпуске оказался Калиновский — заведующий хирургическим отделением, главный вожевский бог. Но зато остальные врачи буквально напали на меня.

— Да почему рак? — волновалась молодая рыжеволосая докторша, заменяющая Калиновского. — Разве других болезней не бывает? Привозите маму. Положим, обследуем. Уверена, что ваш диагноз не подтвердится.

— Когда же нам приехать?

— В любой день, — она пожала плечами. — Завтра. В четверг. Или в понедельник — чего горячку пороть.

Она с возмущением повторила:

— Что за напасть такая! Все научились диагнозы ставить. Вот и лечили бы сами, раз много знаете. Сознайтесь, ведь считаете, что разбираетесь во всем не хуже нас, грешных?

Мне стало чуточку легче. Действительно, почему рак? Кто-то что-то сказал, а мы сразу в панику. Кстати, утром мама и выглядела лучше. Пропала землистость лица, глаза посветлели, да и худоба показалась не такой уж страшной.

Нет, нет, может, и обойдется. В такие минуты легко становишься суеверным. Жаль, конечно, что в отпуске Калиновский, но и эти доктора мне понравились.

До обратного автобуса оставалось время. Я прошелся по центру города, остановился около исполкома и вдруг подумал: не заглянуть ли в гороно? Может, встречу кого с факультета?

В мрачном узком коридоре было безлюдно. Я перечитал таблички на дверях, остановился около одной: «Инспектор по кадрам Шишкин В. М.».

Дверь распахнулась, я отступил на шаг, из кабинета стремительно вышел молодой, но уже лысеющий круглолицый мужчина. Он быстро с подозрением оглядел меня и пошел по коридору дальше. Из соседнего кабинета вышла худая высокая женщина в очках, что-то зашептала инспектору на ухо. Он морщился и все поглядывал на меня: вначале на туфли — у меня были великолепные английские туфли, Ритин подарок, предмет острой зависти московских модников; потом его взгляд прошелся по костюму, замер на секунду на уровне лацкана.

— По какому делу, товарищ? — осторожно спросил инспектор.

Голос был знакомый, и я наконец вспомнил. Конечно! Это был не просто Шишкин — никто на курсе так его не звал, — а Венька Шишкин, растолстевший вдвое, славный малый, тихий и безобидный казначей институтского профкома. Ни особо близкими с ним, ни врагами мы не были.

Мне стало весело, что я узнал его, а он, конечно, и не ожидал меня здесь увидеть.

— Я хотел… по поводу работы…

Он взглянул на женщину, будто обратилась к нему она, а не я, пожал плечами.

— Странно. Где же вы были месяц назад? Школы укомплектованы. Какой предмет?

— Черчение, — наугад сказал я.

Он живо взглянул на меня, кивнул в сторону кабинета.

— Зайдите в мою комнату и подождите минуту. Я скоро освобожусь.

Кабинет выглядел солидно. На полу — ковер, вдоль стены — стеллажи с книгами, на столе — два телефона. Я снял трубку — один не работал. Я улыбнулся: «Венька, Венька, большой начальник!»

Распахнулась дверь, Шишкин решительно подошел к столу, подписал какую-то бумагу и с нею вышел.

— Ну, — сказал он, снова возникая в дверях. — Теперь я вас слушаю. Где работали? Почему с таким опозданием? Видите ли, место чертежника как раз ожидается. У нас в одной школе есть человек, который не возражал бы перейти. Но с ним еще нужно утрясать, я пока ничего обещать не могу. Покажите документы.

— Трудовую книжку я не захватил, — виновато сказал я. — У меня с собой только удостоверение.

— Удостоверение? — удивился Шишкин.

Я вынул коричневую книжечку и, едва сдерживая улыбку, протянул ему.

Шишкин положил на стол удостоверение и внимательно стал читать. Впрочем, читать там было нечего. Видно, он хотел выиграть время, что-то обдумывал.

— Ну что же, — Шишкин сложил книжечку и вернул ее мне. — Как я понимаю, вы сюда зашли не без дела, товарищ корреспондент.

Он говорил с достоинством.

— Что вас интересует? Постараюсь ответить.

«Ах так, — подумал я. — Тогда посмотрим…»

— Что заставляет журналиста ехать в другой город? — сказал я. — Жалоба.