Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

Мальчишка что-то буркнул, но не пошевелился.

— Нет, вы подумайте, обиделся! Не так с ним разговариваем! Нужно обрадоваться, поклониться. Спасибо, ваше величество, снизошли, изволили…

Сергей сжал кулаки и бросился в сторону, между учителями, точно боялся, что его задержат.

Я не успела даже сообразить, что делать, как Кликина властно — такой силы я в ней не подозревала — приказала:

— Стой!

Он замер.

— Подойди.

Она больше не повторяла, ждала. Завьялов побрел к ней.

— У тебя сегодня сколько уроков?

— Пять.

— А у меня шесть. — Она подумала. — Подождешь. А теперь иди.

Сняла с подоконника сумку, достала тетради и стала перебирать их.

Хлопнула дверь.

Я хотела идти в класс, но Кликина усталым жестом остановила меня:

— А ведь это вы виноваты, милая барышня. Кто же так действует?

Я махнула рукой.

Днем основательно грело солнце. Ранний снег стаял, и только вокруг деревьев да неглубоких канав и рытвин еще лежали серовато-белые полосы. Играть во дворе из-за грязи стало трудно, и Вовка с ребятами убежал на дорогу. Ему пора было возвращаться, уроков он не делал, и я уже несколько раз собиралась позвать его.

На улице смеркалось, и потускнело в комнате. Я походила из угла в угол, оглядела стопку тетрадей, но, вместо того чтобы взяться за дела, прилегла на диван.

Было чертовски одиноко. Тоска, как правило, приходит у меня внезапно, ни с того ни с сего. Так же, как сейчас, приближается вечер, и я вдруг замечаю, как разрастается пустота вокруг.

Я поглядела на часы — нет, пора звать сына. Встала, включила свет в коридоре и тут услышала, что кто-то трет ноги около двери. Вовка позвонил бы сразу. Видно, не ко мне.

Я вернулась, но короткий звонок заставил меня вздрогнуть.

Успела взглянуть в зеркало около двери: боже, как растрепалась! Провела по волосам расческой, но когда спешишь — разве уложишь…

С удивлением разглядываю незнакомку. Выше меня и, пожалуй, старше. Лицо круглое, полные губы, из-под платка — кудряшки.

— Вам кого?

— Марию Николаевну Струженцову.

— Проходите.

Показываю, где раздеться, и все не соображу, что ей нужно.

— Может, я сниму туфли?

— Нет, ни к чему.

Она все же снимает и идет в комнату в чулках.

— Не знаю, как и начать, — говорит она. — По дороге слова были, а пришла — растеряла. Вы поняли, наверно, меня прислал Серега…

— Кто?

— Да вы были у нас дома. Я — Завьялова Шура, его мама.

Я даже всплескиваю руками.

— Как замечательно, Шура, что вы пришли сами. Мне давно хотелось поговорить с вами.

Я гляжу на ее кудерьки, на ее полные губы и щеки, и она кажется мне милой.

— Работы много, а теперь заболели двое, приходится в две смены. Ну, конечно, понимают, что у меня дети, отпускают, когда нужно. Вот и сегодня отпросилась. Говорю, делайте что хотите, а к учительнице я сходить должна… Вы чего же вчера с ребятами не зашли ко мне в магазин? — Шура вздыхает. — Сережка-то мой очень хороший. Идешь на работу — спокойна. И Лешу накормит. И обед доварит. А в школе — беда. Не хулиган, а учителей всех против себя поставил. Сама не пойму, то ли не хочет учиться, то ли не может. Раньше даже бить пыталась. Сбежал из дому. Приду с родительского собрания — ног не чую, схвачу ремень, а размахнусь — самой больно. Начинаю плакать. Он молчит, смотрит. Брошу ремень, сяду. Думаю: будь что будет, сколько ни поучится — все польза. Сама забирать не стану. Она рассказывает о себе.

— Живем-то мы без отца. Был муж. Пока пил в меру, не хуже людей жили. И зарабатывал неплохо. Я его питья не боялась. Скажет: купи маленькую — купишь. А потом озверел. Напьется — личность теряет. Пропил Сережкину форму, тот его сам и выгнал.

Она затихает — видно, думает о своей жизни.

— А он, мой Сережка, не безнадежный? — И, не дожидаясь ответа, прибавляет: — Сегодня после дополнительных у меня был. Говорит, Павла Васильевна похвалила.

— Этого я еще не знаю.

— Похвалила, — повторяет Шура. Она смотрит на меня с сомнением, будто не решается что-то спросить. — Мария Николаевна, только честно… Парень у меня нормальный?

— О чем вы спрашиваете, Шура! Конечно…

Она достает платок и вытирает слезы.

— Только вам скажу… — и плачет. — Пишет он что-то ночью. С вечера ходит угрюмый. А потом крутится на кровати, вздыхает. Я притворюсь, что сплю. А он встанет, почиркает бумажку — и назад. А бумажку с собой возьмет. Повернусь к стенке и, пока подушку не проплачу, уснуть не могу. Другой раз найду бумажки-то эти, а там одни каракули. Слов не разобрать. Понимаете, Мария Николаевна, пока отец с ним был, я не боялась. Тот поговорить мог. Они часто о чем-то… А теперь…

Я обняла ее.

— Вы зря беспокоитесь, Шура. Он мне вчера эти бумажки показывал.

— Сам?

— Конечно. Это стихи. Очень хорошие стихи пишет ваш сын, Шура. Только прошу, не мешайте. Да еще не проговоритесь, что я сказала…

— Нет, что вы…

Она затихла и долго глядела в одну точку. Потом поднялась. Задержала взгляд на Вовкиных игрушках.

— Мальчишка?

— Да.

— А муж?

— Не было.

Кивнула.

— А я, дура, сколько за каждого держалась! Думаешь, думаешь, как одной? А вдвоем-то бывает тяжелее. Ну их, — махнула рукой. — Такого добра — моргни глазом, да только вот ребята… — Она вздохнула. — Тут недавно понравился человек, а прийти куда? Так и не решилась…

Зазвенел звонок. Влетел Вовка.

Шура вышла со мной в коридор и стала обуваться.

— Может, и неудобно такое… Но я от всего сердца. Если вам что из промтоваров нужно — пальто или костюм, — скажите. У нас сейчас есть.

Мне действительно было многое нужно. То, что казалось приличным в деревне, тут выглядело старомодным, на первом же педсовете я это почувствовала. Но, с другой стороны, никогда мне к родителям ребят не приходилось обращаться.

Она все поняла.

— Да вы не беспокойтесь, Мария Николаевна. Ничего незаконного не будет. Только что получили товар, все равно пускают в продажу.

— Прямо не знаю…

— Да чего же — не знать? — возмущается Шура, — Придете, как все. Примерите и заплатите в кассу.

Я молчу.

— Странный вы человек, — смеется Шура. — Не с черного ведь, не из-под полы.

— Спасибо, — все же соглашаюсь я. — Костюм мне бы действительно хотелось…

Я надеваю костюм в маленькой квадратной примерочной. Зеркала расставлены со всех сторон, и хотя пройтись невозможно, но я отлично вижу, как хорошо он сидит.

Шура рядом. Она покачивает одобрительно головой, причмокивает даже. Да и мне самой вещь очень нравится.

— Не морщит?

Выхожу из примерочной и иду к кассе. Все головы повернуты ко мне. Директор одобрительно кивает, улыбаются продавщицы. Кажется, такие минуты приятны и для них. Еще бы! Сделали человека красивым.

Хорошо, что все оказалось так просто. Даже с директором Шуре не пришлось шептаться, костюмы уже лежали на прилавках.