Владимир Богомолов - Застава в степи

У Пушкина дальше написано:

Последняя строчка мне подходит, а вот предпоследняя не совсем. Точнее — совсем не подходит. Хотя рифма там удачная «мгновенье — виденье», но смысл не тот. Лена не спутник и не космический корабль, чтоб мимолетно появляться и исчезать. Какие слова можно подобрать под «мгновенье»? «Волненье», «виденье», «невезенье». Вот именно, «невезенье». Кругом невезенье. А все из-за кого? Из-за Синицына. Ну, подожди, попадется он мне на глаза, всыплю ему за все.

Пока я думал, у меня голова разболелась. И я решил не ходить в лагерь.

Бабушка, как увидела меня, всплеснула руками и обеспокоенно спросила: не заболело ли дитятко? Я сказал, что не вполне здоров и завалился на диван. Бабушка разыскала градусник и сунула мне под мышку. Я немного подержал его там, потом достал. Посмотрел. Красная ниточка остановилась перед черточкой на шкале чуть выше цифры 36,5. Значит, нормальная температура. Бабушка начнет расспрашивать где был, с кем встречался, о чем разговаривал? Мне совсем не хотелось говорить ей о встрече с Вовкой и Леной и о стихах. Лучше-ка я сам себе нагоню высокую температуру и скажу, что у меня болит горло и разговаривать мне нельзя. Я несколько раз ударил ногтем большого пальца по шарику градусника, красная ниточка поднялась до цифры 40.

Когда бабушка вынула градусник и, подняв на лоб очки, глянула на шкалу, лицо ее побледнело, глаза испуганно расширились. Она попросила бога спасти и помиловать меня. Но потом, очевидно, усомнилась в силе божьей и решила вызвать врача. Я умолял ее не делать этого, обещая, что через час все пройдет и я стану на ноги, а пока попросил дать мне таблетку норсульфазола и положить на лоб мокрую тряпку.

Она выполнила мою просьбу и ушла на кухню. А я, достав с этажерки «Бронзовую птицу» писателя Рыбакова, в который раз принялся перечитывать приключения, которые произошли с Мишей Поляковым, Генкой Петровым и Славкой Эльдиновым во время поисков чертежа, запрятанного в бронзового орла. «Везет же людям, — думал я, перелистывая страницы, — приехали в деревню, нашли чертеж, откопали бриллиант, помогли поймать графа, а тут никак не удается напасть на след коммунаров». Им, конечно, хорошо было, они действовали все вместе, не то, что у нас. Один прячется ото всех, другой разгуливает с Ленкой, а третьи не показываются на глаза после похода по хуторам. Так мы и через год ничего не найдем.

Только я так подумал, как услышал за окнами знакомые голоса. Они звали меня. Я вскочил, распахнул окно и увидел Саблина, Крымова и Лисицына. Ребята были чем-то возмущены.

— Что случилось? Где вы пропадали?

— Мы-то нигде не пропадали, — ответил за всех Саблин, — а вот вы с Генкой прячетесь, как кроты. Один дома отлеживается, а другой с мешком по дорогам прячется. Третий день не можем вас разыскать и сказать: с кем встречались, о чем говорили, что записали.

— Да мы собирали колоски и початки, — сказал я, сбрасывая с головы мокрую тряпку.

— Мы тоже собирали, — сердито сверкнул глазами Сережка Крымов, — только не колоски, а зерна.

— Какие зерна? — не понял я.

— Не знаешь, — усмехнулся Крымов. — Те самые… Сведения о коммунарах.

— Ну и собрали? Задание выполнено, — доложил Саблин, протягивая мне тетрадь. — На, читай. — Я взял тетрадь, открыл первую страницу и, увидав там какие-то иероглифы, спросил, что это значит? Миша начал объяснять про шифр. И зачем нам нужен шифр? Что мы, шпионы какие-нибудь. Выдумывают тоже ерунду всякую, а ты тут голову ломай. Но ребята обиделись на мою критику, Крымов вырвал у меня тетрадь и сказал:

— Ты бы лучше посмотрел, чем твой друг занимается, а ты — нас ругать.

Чем мог заниматься Генка, я не знал, но думал, что он на сборе початков.

— Нет, — разубедил меня Саблин. — Он с мешком на дороге стоит.

— Наверное, куда-нибудь собрался ехать, — предположил я, но снова не угадал.

Разведчики сказали, что Синицын вместе с другими мешочниками собирает зерно на дороге. Я мог ожидать чего угодно, но только не этого. Я решил, что ребята разыгрывают меня. Но молчавший до сих пор Лисицын дал честное пионерское, и я, выпрыгнув в окно, попросил:

— Ведите меня к нему.

— Куда ты? — услышал я голос бабушки. — Ты же больной?

Я обернулся и ответил, что уже выздоровел. Но бабушка не поверила и стала громко ругать моих приятелей, которые не хотят считаться даже с тем, что я болею и при такой высокой температуре могу умереть. Она пообещала не оставить этот случай без последствий и рассказать родителям, а пока сбегать в больницу и вызвать скорую помощь. Она, наверное, считала мой побег результатом нервной горячки и думала, что я все делаю в бреду.

Мы выбежали на объезжую дорогу и увидели группу людей далеко за поселком, там, где проселочная колея сворачивает на старый грейдер. Как только грузовик проезжал мимо, обдавая их клубами серой удушливой пыли, они все кидались к грейдеру, опускались на колени и что-то искали.

— Видал? — показывая на них, кричал Крымов.

— А что они делают?

— Вот жулики! — возмущался Крымов, а Лисицын толкнул локтем Саблина и сказал:

— Дурачка из себя строит, не видит.

— Они зерно собирают, — объяснил Саблин.

— Ну и что?

В это время, поднимая высокую серую стену пыли, на проселочной дороге появился грузовик. При въезде на грейдер он подпрыгнул, и из его кузова ручейками потекло зерно.

Люди с мешками, как бестолковые куры, толпились, расталкивая друг друга локтями, опускались и начинали торопливо собирать зерно. Они кидали пригоршню за пригоршней в свои мешки.

— Теперь видишь «что»? — возмущался Крымов. — Мы там по колоску собираем, а они мешками отсюда таскают.

— Так они, наверное, сдают.

Крымов усмехнулся:

— Сдают своим курам и свиньям.

Тут среди пожилых теток я увидел долговязую фигуру Синицына и направился прямо к нему. Генка, с трудом волоча на своих худых плечах мешок, попытался удрать, но мы легко его настигли.

— И тебе не стыдно, Генка? — спросил я своего друга, который прятал красное лицо под козырьком старой мичманки. — Говорил, что будешь дома, а сам…

— Чего ты раскричался? — сбросил мешок на землю Синицын. — Подумаешь, командир какой нашелся.

У меня от возмущения даже дыхание перехватило. И это после всего, что я ему прощал, после всего, что я выслушал от своих товарищей. Он платит мне за настоящую дружбу такой черной неблагодарностью.

— Ну, правильно сказал тогда Грачев, что ты третий сын того бога, — наконец обрел я дар речи. — Посмотри, на кого ты похож, — я показал на стоящих в стороне мешочников. — Пионер! Позоришь красный галстук, весь лагерь позоришь!