Владимир Богомолов - Застава в степи

Фаина Ильинична вывела нас за ворота и напутствовала с доброй улыбкой:

— Я рада за вас. Рада, что мы нашли новое нужное и большое дело. Я о нем обязательно скажу Николаю Андреевичу и Журавлеву. Ну, Грачев Вова, запевай!

Довольный признанием своегд таланта, Вовка спросил:

— Какую?

— О Гайдаре.

Вовка запел:

Мы подхватили:

С песней мы уходим из лагеря. Стараясь идти в ногу, мы промаршировали по главной улице. На окраине разбились на три группы и направились каждая к своей дороге.

Моему отряду досталось то место, где вчера мы встретили Генку. Синицын шел рядом со мной. На его загорелом лице я иногда замечал ухмылку. К чему она относилась: к парадности нашего шествия, к Вовкиной песне о безымянной высоте, на которой осталось трое из восемнадцати ребят?.. Мы, конечно, останемся все, но если честно, по большому счету — мы же идем на свою развилку не сказки рассказывать, а воевать с разгильдяями и жуликами. И еще неизвестно, кто и как будет реагировать на наши красные повязки и флажки.

Мне отлично известно, как дорога каждая минута для шофера на хлебной трассе. Ему тонно-километры только подавай. И что такое два-три килограмма зерна, потерянного на дороге? Ерунда. Мелочь Капля в море. Песчинка в Каракумах. И тут, встретив на пути не красный околышек автоинспектора, а вихрастую голову непрошеного контролера, шофер может не остановиться. Ведь под колеса не ляжешь. А почему бы и не лечь? Мне мама рассказывала, как во Франции во время войны колонизаторов с вьетнамцами, одна девушка Раймонда Дьен легла прямо на рельсы перед эшелоном, везшим французских солдат на далекий Индокитайский полуостров. Когда я об этом поведал Генке, он скептически усмехнулся:

— Одна, а остальные? Ну, то-то.

— Зачем нам, собственно говоря, ложиться под грузовики. Мы лучше запишем их номер и передадим куда надо.

— Это вернее, — согласился Синицын. — Только, по-моему, зря ты эту дорогу выбрал.

— Почему?

— Да, — помялся Генка, — тут… меньше всего хлебных машин ходит. Нам делать будет нечего.

— Найдем дело. Будем обучать Леопарда.

Услышав свою кличку, волкодав вильнул хвостом и задрал морду кверху. Генка, почувствовав в моих словах подвох, поджал губы.

— Так это я один, — сказал он, пройдя несколько шагов. — А вы?

— Будем наблюдать.

— Все равно, — упрямо стоял на своем Синицын, — зря мы сюда идем. Лучше давай поменяемся с Грачевым. Я мигом их догоню и скажу им.

Мне была непонятна Генкина прыть и его беспокойство за наше вынужденное безделье. Но все-таки я остановил его, сказав:

— Если так случится, как ты говоришь, мы завтра поменяемся.

Генка сказал, что вольному воля, но водители не такие дураки, чтобы еще и завтра ездить по нашей трассе.

— Что у них, в степи, места мало. Они нас объедут за сто километров.

— Но на грейдер им все равно придется выехать?

Генка посмотрел на степь, на дорогу, вправо, влево и, убедившись, что другого пути на элеватор нет, согласился.

Приблизившись к группе людей, стоящих с мешками и ведрами в ожидании автомашин, мы невольно толкнули друг друга и откровенно рассмеялись. Было приятно заранее сознавать всю никчемность их стояния на нашем участке. Они же уйдут не солоно хлебавши! Ожидающие поживу были уверены, что пионерский отряд шагает по своим делам, которые ни с какой стороны их не касаются. На наш смех они ответили веселыми шутками. Тут Генка не удержался и, хлопая себя по коленкам, захохотал что было мочи. И даже когда мы остановились в нескольких шагах от въезда на грейдер и начали прикалывать и пришивать на рукава красные повязки с белыми загадочными буквами ППЗ, собравшиеся на дармовые хлебозаготовки не придали нашим приготовлениям серьезного значения.

— Едете, что ль, куда? — спросил высокий старик в армейской старой фуражке.

— Нет, — ответила Лена и уже собралась подробно и популярно объяснить ему, для чего прибыли сюда пионеры, но Синицын потянул ее за руку и подмигнул, чтобы она помалкивала. Не услышав объяснения, старик снова спросил:

— Игру какую придумали, что ль?

— Игру, дедусь, — ответил Генка, но Лена его перебила:

— Зачем обманываешь: это же нечестно. Давай скажем прямо.

— Не надо, — поддержал я Синицына. Собравшиеся на дороге подвинулись к нам поближе и внимательно прислушивались к спору. Благо, автомашин не было, и у них оставалась масса времени для пустопорожних разговоров. Очевидно, за два дня хлебоперевозок они уже успели переговорить обо всех своих домашних и соседских делах и теперь им было просто приятно, избрав мишенью пионерское звено, беззлобно позубоскалить.

— Не видишь, Силыч, — вмешалась полная доярка Анна, соседка Тарелкиной по двору. — На маскарад собрались.

— И не на маскарад, — сверкнула в ее сторону голубыми глазами Лена. Она готова была снова честно рассказать, зачем мы пришли на дорогу, но Генка потянул ее за косу. Тарелкина поморщилась от боли и сказала Синицыну, что он одно из двух: или еще не вышел из детского возраста, или просто ненормальный. Но Генка был доволен переменой разговора и даже не придал значения ее обидным словам. А я, сложив руки на груди, умоляюще посмотрел на Лену и попросил:

— Ну, подожди немножко, Лена. Это ж будет спектакль посмешнее «Ревизора».

Лена перебросила косу за плечо и, махнув рукой, перепрыгнула через кювет, присела на траву. Тут же к ней присоединилась Киреева. Светка что-то прошептала на ухо подруге, Тарелкина не дослушала ее, оборвав:

— Хватит сплетничать, Светка.

А подошедший к нам вплотную Силыч не унимался:

— И что ж это за игра такая? Посреди степу на такой жарище при такой пылище.

Слушая его заботливый голос, глядя на его морщины, можно было подумать, что это добрый старик и он искренне беспокоится о нашем здоровье. Но мы знали, что этот самый Силыч пришел собирать упавшее зерно не про черный день и вообще не от плохой жизни, а от скупости. Живут они вдвоем с бабкой в просторном доме. Дети у них взрослые, работают в городе. Так что жить бы им припеваючи, в своем садике-огородике копаться да книжки почитывать. Нет же. Обзавелись живностью. Благо, что разрешили иметь в личном хозяйстве свиней, овец, птицу.

Зная это, Генка не смог говорить со стариком на полном серьезе. Он ответил ему с подковыркой:

— А игра эта, дедусь, называется: кто смеется последним.

— Гена, — попросила его Киреева, — ты с ним так не разговаривай.

— Это почему же? — удивился Синицын.

— Я тебе потом скажу, — пообещала Света и снова наклонилась к уху Тарелкиной.