Владимир Богомолов - Застава в степи

— Держитесь, — сказал нам водитель и включил скорость. И машина сразу рванулась вперед. Лена оттолкнулась от меня и чуть не вылетела из кабины — дверца распахнулась. Я прижал ее к себе правой рукой, а левой рванул дверцу. Лена была теплая. И в то же время она дрожала. От страха, понял я: еще бы, ехать в одной кабине с живым вором. В этом нет ничего хорошего. А что он вор и заодно с Прыщом, у меня сомнений не было — под ногами лежали мешки. Я незаметно погладил плечо Тарелкиной: не робей, держись, разведчик. Это наше первое настоящее испытание! Чтобы у шофера не возникло никаких подозрений, я время от времени стонал. После очередной кочки я застонал особенно сильно.

— Как же это тебя угораздило? — спросил водитель. — В чужой сад небось лазил да свалился с дерева?

«Вот паразит, — с ненавистью подумал я. — Думаешь, если сам жулик, так и все такие». А Лена уже объясняла ему:

— Нет, мы не лазили по чужим садам. Мы играли в прятки, а он бежал…

Вон и больница, и свет в приемном покое или в кабинете дежурного врача. Успел ли Генка добежать до склада и сообщить Ларионову о нашей находке? И как задержать шофера хоть на несколько минут? После очередного стона я склонил голову на плечо Лены и прошептал:

— Заметь номер.

На наше счастье, больничный сторож на требовательные нетерпеливые сигналы самосвала не спешил. Может, он вздремнул, а может быть, отлучился куда-то. Наконец он вышел из калитки, узнал о причине позднего беспокойства и только после этого открыл ворота. Самосвал подошел к самому крыльцу. В дверях показалась Клавдия Ивановна, мать Светки Киреевой. Увидев Лену, меня и незнакомого шофера, она страшно испугалась, прижала ладонь к груди и спросила:

— Что-нибудь со Светочкой?

— Да нет, не с ней, — объяснил шофер, глядя на Лену, считая ее Светланой. — Вот с этим героем. Ногу сломал.

— Господи, — всполошилась Клавдия Ивановна. — Сейчас позвоню доктору, принесу носилки.

— Не надо, — запротестовал я. — Я сам дойду.

— И не смей и не думай, — строго предупредила медсестра.

— Зовите доктора, — распорядился шофер. — А носилки не надо. Я его донесу. Вы только скажите куда. Ну-ка, парень, возьмись за мою шею.

Шея у него была короткая, но твердая, как бревно. Он без труда подхватил меня и понес в корпус. Когда мы вошли в светлую комнату приемного покоя, я сразу узнал в моем «спасителе» того самого шофера, который не остановился по нашему требованию и на которого была карикатура в «Крокодиле».

— Куда? — спросил водитель Клавдию Ивановну. Она, держа телефонную трубку, кивнула на белую кушетку.

Положив меня, шофер сказал:

— С тебя кружка пива, герой.

— Не волнуйтесь, дядя, получите, — озорно сказал Лисицын, непонятно как очутившийся в комнате.

— А ты как попал сюда? — удивился шофер.

— На вашем самосвале, — улыбнулся Паша, подмигивая мне.

— А если бы сорвался?

— Что вы, дядя, не в таких переделках бывали, — храбро заявил Лисицын. — Я же потомок коммунаров.

— Каких еще коммунаров?

— Которые наш совхоз создавали в революцию.

— Вот я этому потомку уши надеру.

Пашка тотчас скрылся за дверью. Водитель, пожелав мне скорейшего выздоровления и спокойной ночи сестре, направился к двери. Когда за ним закрылась дверь, я попросил Клавдию Ивановну:

— Остановите его! Задержите!

— Зачем? — удивилась Светкина мать.

— Он вор, — вскочил я с кушетки.

Киреева подбежала ко мне, силой уложила на место и, положив мягкую ладонь на лоб, сжалилась:

— Господи, бредить начал. Человек ему добро сделал, к нам привез, а он его вором обзывает. Успокойся. Сейчас приедет Дмитрий Иванович. Сделаем рентгеновский снимок.

— Не нужен мне снимок. Задержите его, — вырывался я из ее крепкого объятья.

— Я же не милиционер, Сенечка, как же я задержу?

— Как хотите. Позовите его назад.

— Зачем?

— Спросите что-нибудь.

— Господи, какой жар!

— Да нет у меня никакого жара, — рванулся я с кушетки. — И нога у меня целая.

— Едут! — донесся в это время со двора радостный визг Лисицына, и тут же я услышал ровное тарахтение мотоцикла лейтенанта Петрова. Из окна мне было видно, как соскочив с мотоцикла, участковый, кладовщик и Синицын подошли к шоферу. Тот неохотно достал документы, протянул их Петрову.

— Спиридон Макеевич! — крикнул я в форточку. — В кабине мешки!

— Сеня, иди сюда! — позвал Генка.

— Меня Клавдия Ивановна не выпускает.

— И не думай удрать, — предупредила сестра, загородив своей широкой фигурой проем. — Boт придет Дмитрий Иванович, пусть он решает отпустить тебя или в гипс положить.

— Зачем мне ваш гипс. У меня ноги совсем целые. — И я подпрыгнул три раза, а Светкина мать в ужасе закрыла глаза и отвернулась к стенке. Этого было вполне достаточно, чтобы я успел добежать от окна до двери и крикнуть ей: «Привет!».

После обыска и составления акта лейтенант Петров позвонил в районную милицию, попросил выслать оперативную группу и, пригласив шофера самосвала в люльку своего мотоцикла, повез его в комнату штаба добровольной народной дружины, а нас попросил преодолеть это расстояние пешком…

Утром мы с бабушкой на рейсовом автобусе добрались до станции, а еще через час зеленый тепловоз мчал нас на юг, в город, о котором я так много слышал и читал и который давным-давно хотел увидеть.

После короткой стоянки тепловоз отошел от станции со смешным названием «Разгуляевка». Скоро за окном вагона зазеленели сады. Увидев их, бабушка сказала, что через несколько минут мы прибудем на место и поэтому пора собирать свои вещи. В это время из репродуктора, вделанного в стену купе, полились плавные торжественные звуки песни о волжском богатыре:

«Стоит среди бурь исполин величавый», — запел таким голосом певец, что у меня внутри все сжалось, и мне уже не хотелось помогать бабушке собирать вещи, и я не мог понять, почему наши соседи продолжали говорить о каких-то лимитах, которые кто-то зажал в Москве, и только из-за этого им не улыбается переходящее знамя Совета Министров.

На фоне музыки артисты в два голоса рассказывали историю города. И только когда диктор сообщил о том, что 2 февраля великое сражение под Сталинградом завершилось полной победой Красной Армии, один из соседей заметил:

— Удачно вмонтировали Левитана.

— Да, — безразлично согласился другой сосед и тут же оживленно спросил: — Ты этот анекдот про Левитана и Синявского слыхал? «Ну, как они могут в такую минуту говорить о всякой ерунде», — подумал я и, чтобы заглушить их голоса, повернул черную рукоятку до отказа. Репродуктор загремел так, что бабушка выронила сетку, а один из соседей, заткнув уши, потребовал:

— Выключи!

А другой сказал, чтоб я сделал потише и, обращаясь к своему собеседнику, добавил: