Владимир Богомолов - Застава в степи

— Сейчас мы узнаем, у кого ваше письмо, — сказал девочка, похожая на Тарелкину, и достала журнал. Она полистала его и объявила:

— Кто из третьего отряда?

Паренек с кисточкой в руке сказал, что он из третьего.

— Так вот, письмо из совхоза «Трудрассвет» у вас.

— Первый раз слышу, — удивился паренек и пошел к столу возле окна. Он достал папку с письмами, перебрал их и ответил, что такого письма нет. Потом заглянул в тетрадь и ответил, что наше письмо у старого коммуниста Редькина. Редькин? Маркел Аникеевич? Это же наш земляк. Он у меня записан в блокноте.

— Где он живет? — спросил я.

— Улица Мира, дом двенадцать, квартира четыре, — ответил паренек, глядя в тетрадь. — Телефона у него нет.

Ну и не надо. Есть Женя. Он знает город и поможет мне разыскать Редькина.

Когда мы уходили, строгая девочка сказала:

— Если вы ничего не найдете с товарищем Редькиным, приходите снова к нам.

Мне очень хотелось осмотреть весь Дворец, чтобы потом можно было рассказать ребятам, но Женя сделал страдальческое лицо и попросил:

— Лучше давай завтра посмотрим. А то вдруг папа придет, а меня нет.

— Так ты не пойдешь со мной к Редькину?

— Пойду. Тут недалеко. Я успею.

У нас в совхозе перед вечером всегда душно бывает в июле, а здесь просто дышать нечем. От каменных стен, от асфальта, даже от низких чугунных оград пышет зноем, как от раскаленной плиты. И как тут только мальчишки живут, да еще что-то делают. Я бы, наверное, из Волги не выходил.

Улица Мира мне понравилась. Она широкая, а над ней справа и слева бросают тень на асфальт высокие старые акации. В глубине улицы на голубом небе четко вырисовывается купол чудного дома. Я думал, что это цирк, но Женя сказал, что это планетарий. Там в большом круглом зале установлен такой аппарат — планетарий, по которому и названо здание. Он показывает небо над городом, точно такое, какое оно бывает в эти часы и минуты. А рядом с планетарием стоит обсерватория с телескопом. Оттуда ребята из кружка юных астрономов ведут наблюдение за небесными светилами и за искусственными спутниками Земли.

Мы прошли магазин, витрины которого украшали платья и разноцветные ткани, и вошли во двор пятиэтажного дома. Тут было не так жарко. У подъезда в углу я прочитал на синей железке, что в квартире № 4 живет не Редькин, а Ершов. Я позвал Женю. Он прочитал ненужную нам фамилию и ничуть не удивился.

— Редькин — дедушка?

Я кивнул.

— Живет он с дочерью?

Я снова кивнул.

— Дочь замужем. Вот как твоя или моя мама. Так? И фамилия у них меняется.

Мы поднялись на второй этаж. На наш звонок дверь открыла молодая женщина с книгой в руке. Узнав, кто мы и зачем пришли, она пригласила нас войти, усадила в мягкие кресла, поставила на маленький треугольный столик вазу с яблоками, попросила, чтобы мы не стеснялись, были как дома. Из другой комнаты женщину спросили, кто пришел, и она весело ответила:

— Это ко мне. Земляки.

Мы вовсе не к ней. Мы к Редькину. Это, наверно, он интересуется. Я вытянул шею, чтобы заглянуть в ту комнату, но женщина засмеялась и сказала, что ее папа уехал на завод «Красный Октябрь» по просьбе пионеров и должен с минуты на минуту возвратиться. Она достала из вазы два красных яблока и протянула их нам. И начала меня расспрашивать, как мы живем в совхозе, достроили Дом культуры или все еще в гараже смотрим кинофильмы? А когда я сказал, что и больницу построили, и школу, и птичник, она удивилась и сказала, что мы молодцы, особенно Журавлев. А при чем тут Журавлев, когда все это построили бригады под руководством моего папы.

— Ну, конечно, — ответила дочь Редькина, которая стала теперь Ершовой. — И твой папа молодец.

Потом она стала расспрашивать о своих знакомых. Кое-кого я знал и отвечал про их житье-бытье, что слышал от взрослых, а Женька в это время беспокойно крутился в кресле и все поглядывал на часы. Я понял, что он думает об отце и сказал, что лучше мы зайдем к Маркелу Аникеевичу завтра, а то Женю дома будут искать.

— Только обязательно заходите, — поднялась Редькина-Ершова. — Папа будет рад вас видеть. Я уверена, что он вам поможет. Мне даже немножко неудобно перед вами.

Я удивился: за что?

— Сама когда-то жила в «Трудрассвете», активисткой считалась, а вот до этого не додумалась. — Мы уже вышли в коридор, когда раздалось два коротких звонка.

— А вот и папа, — заторопилась Редькина к двери. — Проходи скорее, к тебе гости.

Вошел невысокий белоголовый старик. Увидев нас, он широко заулыбался, как будто действительно встретил своих приятелей.

— Вы из третьего отряда? — спросил он, пожимая нам руки.

И узнав, что Женя вообще не из отряда, а я из далекого «Трудрассвета», Маркел Аникеевич заулыбался еще шире. Морщинки на его худощавом лице разгладились, и он как будто помолодел. Не слушая извинений Жени, старик повел нас снова в комнату. Но я сказал, что моему приятелю может влететь от отца за опоздание. Редькин почесал за ухом и с сожалением отпустил Женю.

— А для нас, Варенька, чайку.

И как только мы сели, Маркел Аникеевич спросил, кто из стариков живой еще и кто передавал ему привет. Я сказал, что его помнит моя бабушка, но привета она не передавала, потому что сама приехала сюда. Еще живет Спиридон Макеевич, он просил кланяться Редькину. Мне все время хотелось узнать, кто из коммунаров нашелся на заводе, куда ездил Маркел Аникеевич, но старик сам задавал мне вопросы, и я вынужден был лишь отвечать. Наконец, Варя принесла нам чай и две чашки, положила в вазочку конфеты и сахар. И, только отпив несколько глотков чаю, Редькин сказал:

— А коммунаров мы найдем. Обязательно.

«Найдем, — подумал я. — Значит, пока не нашел».

Я считал, что вопрос этот уже решен и завтра я смогу написать ребятам имена всех, кого мы так долго искали. А оказывается…

— Видишь, Сеня, в чем трудность, — медленно говорил Редькин, отхлебывая чай. — Никто не помнит их фамилий. Много рабочих ушло тогда в деревню. У меня в голове все время крутится одна фамилия. То ли Гостев, то ли Гостяев, то ли Гостевой… А почему я запомнил, потому что в первый день приезда пришел он к нам в комбед и сказал: «Хоть я и гостевой фамилии, но приехал сюда не в гости, а хозяевать». Через неделю я ушел на Колчака и больше его не встретил. В отделе кадров завода мне обещали перерыть архивы и выбрать все фамилии, похожие на Гостевых. Но тут есть одна трудность. Многие архивы погибли во время войны.

Я показал Маркелу Аникеевичу записку дедушки Терентия. Редькин долго читал ее, приговаривая: жив Терентий. Потом бережно свернул бумагу и сказал:

— Верно пишет Тарелкин: были эти ребята металлистами. Значит, следует искать их на «Красном» или «Баррикадах». Завтра съезжу на «Баррикады».