Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Да, действительно есть что-то общее между встречей Нового года и железнодорожной станцией, которую проезжаешь в полночь.

Но пора было возвращаться к праздничным хлопотным обязанностям. Он взглянул на часы и удивился, как быстро пролетело время — оставалось всего каких-то несколько минут до первого телевизионного сеанса. Их космическую елку и новогодний стол покажут землянам. Сенсация…

Журналисты уже назвали эту встречу Нового года в «Салюте» «самой необычной и поистине фантастической». Баллистики специально подсчитали — не для пишущей ли братии, — что космонавты имеют возможность пятнадцать раз в течение суток поднять новогодние бокалы — тубы с соком. Кроме того, в течение новогодней ночи они могут четырнадцать раз вернуться из будущего года в уходящий. Таким образом, как бы реализуется идея машины времени, и живые обыкновенные люди смогут четырнадцать раз совершить путешествие из будущего в прошлое. Этой сказочной машиной стал «Салют», несущийся со скоростью двадцать восемь тысяч километров в час вокруг планеты Земля.

Да, все уже вычислено. Первый раз космонавты встретят Новый год в шестнадцать часов тринадцать минут московского времени тридцать первого декабря над Камчаткой. Четыре-пять минут они будут лететь в новорожденном году, а затем вернутся в старый. Ибо Новый год — это местная полночь, которая перемещается с востока на запад со скоростью вращения Земли. Пока она делает один неторопливый оборот, орбитальная станция успевает совершить неполных шестнадцать оборотов.

«Фантасмагория…» — подумал он и подплыл к товарищу, пора было зафиксироваться рядом — через минуту начиналось новогоднее интервью.

Он сразу узнал по голосу журналиста, который, как бы между прочим, поинтересовался праздничным меню, и ответил ему, что оно было бы, конечно, недурно поднять в бокалах нечто русское, традиционно дедовское, но из самых крепких напитков разрешен только кофе. А если честно, то самыми желанными из яств на праздничном столе были бы кусок черного хлеба и головка лука с солью.

Снизу спросили, видна ли из их станции граница между зимой и летом, и его товарищ, забыв о строгости регламента, начал рассказывать, что в горах Африки и Южной Америки уже растаяли снега, на равнинах пересыхают реки. А над Австралией наблюдалась пыльная буря. Что же до самого верха планеты — северного полушария, — то он весь в снегу, белый, как положено быть зимой.

Земля растроганно помолчала и спросила напоследок, что бы они послали своим близким, если бы с орбиты можно было направить Деда Мороза.

— Я бы послал сыну, — сказал товарищ, — нашу бортовую звездную карту с трассой «Салюта». И еще — россыпи звезд и огни городов, которые мы наблюдаем в полете… И необыкновенные краски Земли…

И он послал бы то же самое, и еще больше, если бы мог. А когда, извещая о конце сеанса связи, погас глазок телекамеры, он подумал о том, что наивысшим желанием было бы сейчас одно — хоть на минутку очутиться за новогодним столом в кругу самых родных на свете людей. К тем пустячным разговорам и шуткам, когда — о чем бы ни говорить, что бы ни делать — лишь бы скорее приблизить заветный час. К поминутным взглядываниям на часы и в окно — как будто весь дом и впрямь куда-то к какой-то станции ехал. К ощущению чего-то повторяемого — и буйных, никому не мешающих плясок на экране телевизора, и шуткам, и песням, и к грусти, когда вдруг при взгляде на мать и отца, постаревших, но еще бодрящихся, кольнет мысль о том, что все ближе и ближе они к невеселым своим станциям… Но блестит, серебрится на столе, играя разноцветными искрами, непочатая бутылка шампанского. И приближается в наступившей, ожидающей чего-то необыкновенного тишине то самое… И знакомый голос диктора заставляет подняться и замереть.

— Дорогие товарищи, друзья! Через несколько минут вступит в свои права Новый год…

— Слышишь, — поправляет товарищ наушники, — Новый год пришагал и в Москву…

Как тут не слышать…

Он взглянул на пластмассовую елочку, торчащую макушкой вниз, и подплыл к иллюминатору. Чернота висела над ними, только горизонт планеты с ясно различимой кривизной словно высвечивал, оживлял это пустое пространство. И, глядя как бы на кажущееся медленное могучее вращение Земли, он впервые подумал о том, что Новый год — это совсем не местная полночь. Нет, это нечто другое. Это корабль по имени Земля подплывал опять к тем же звездным берегам, от которых отчалил год назад. И опять — ни минуты остановки, опять мимо, мимо — в дальний путь, в бесконечную кругосветку. Бури и ненастья ждут человека на этом пути. Через год, когда корабль «Земля» снова пройдет под солнечным парусом мимо этих берегов, быть может, многих уже не досчитаемся. Но новые, вихрастые, отчаянные юнги отважно взбираются по вантам звездам навстречу…

Так что же такое Время? Круги? Да, оно в нас самих, в том, из чего состоит жизнь на Земле. Так прощай, старый год, здравствуй — новый! И поворачиваются, и уходят созвездия, как огни бесконечно большого города за вагонным окном…

«Интересно, — размышлял он, все ближе приникая к иллюминатору, — там, внизу, я никогда не задумывался, что средняя скорость движения Земли по орбите почти тридцать километров в секунду. И что относительно ближайших звезд Солнце вместе с Землей несется со скоростью девятнадцать с половиной километров в секунду в направлении созвездия Геркулеса…»

Солнечный ветер свистит в парусах…

Не правда ли, нам казалось, что мы наблюдали все это не на телевизионном экране, а словно бы затаясь в другом конце «Салюта», когда с аквариумной плавностью к задраенному, точно в подводной лодке, люку подплыли двое, так похожие на аквалангистов. Один из них обернулся, и по добродушной улыбке, озарившей чуть одутловатое лицо, мы узнали Георгия Гречко. Справа от него старался зафиксироваться, тоже поглядывая на нас, Юрий Романенко. И все же в их взглядах и движениях угадывалось нечто большее, чем волнение перед многомиллионной аудиторией, следившей за каждым их жестом, — было заметно, что любопытство их крепко-накрепко уже привлечено совсем к другому — к похожей на стальное сомбреро крышке люка. Они притихли, завороженно прислушиваясь.

Нет, мы не слышали того, что слышали они. Совсем рядом, как в прихожей за дверью обычной квартиры, раздались озабоченные, мягко спорящие голоса. Как будто гости уже вошли, но еще сомневались — по правильному ли адресу, ибо хозяева не успели выйти навстречу. Но вот крышка люка медленно, будто и впрямь нерешительно открываемая дверь, поползла в сторону, откинулась, и в образовавшемся проеме показался сначала один, потом второй гость…

— Вот так всегда, — сказал Георгий, оборачиваясь к нам и словно извиняясь за входящих, — когда ждешь желанных гостей, они хоть немного, но опаздывают.