Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Глаза видят то, чего не может постичь разум. В черной необъятной глубине космоса голубым школьным глобусом висит земной шар. Как будто злой мальчик, не выучивший урок, отвинтил его от подставки и выбросил за окно в кромешную темень. Но шар не упал, не разбился, а волшебно повис в этой страшной густой черноте — сияюще-легкий, играющий на боках радужными переливами.

Нет, такое постичь невозможно: на округлой стороне, обращенной ко мне, я вижу сразу полмира. Я поднимаю ладонь и прикрываю весь Атлантический океан. Коричневые, будто припорошенные снегом, пятна-материки выглядывают снизу Африкой, сверху Европой. А эта синяя лужица… Неужели Черное море? Чуть правее по самому круглому краю опять завитки метели — это циклон над другим океаном, над Тихим. Я прикрываю ладонью и его.

Тишина. Вы слышите? Смолкли все звуки, мир опять обрел немоту, и снова так тихо, что, наверное, как миллиарды лет назад, слышится музыка звезд. Их лучи словно светлые струны, которыми перетянута ночь. Вечная ночь. Вечная жуткая ночь с этим слабеньким бликом тепла. Неужели это Земля?

Я — человек, я — бог, с любопытством взираю на шар. И звезды, звезды навевают неземной свой мотив.

Кто ответит, кто скажет, как вместились в седой одуванчик могучая ширь штормовых океанов, точно щепками играющих кораблями; горы с сиянием снега на заоблачных пиках; города с небоскребами и толчеей улиц; жар пустынь и снега полюсов?..

Этого нет ничего. Только снежные вихри циклонов да буро-серые пятна в ореоле дымящейся голубизны.

Я не бог, я — Человек. И висящий над вечностью шар — моя колыбель.

Чутким ухом за тысячи верст я слышу, как муравей тащит к куче — к своей пирамиде Хеопса — былинку; как с хрустальным звоном катает ручей жемчужные камни. И еще мне слышится голос матери — самый родной из всех земных голосов… Но ей не дозваться меня. Почему же так слышен — за тысячи верст — этот к дому, к родному порогу кличущий голос?

Все исчезло. Висит только шар — голубое творенье природы. И не верится, что где-то в недостижимой дали брел в ромашках по грудь и гонялся за красной бабочкой мальчик, что он вырос в мужчину — и вот отлетел от Земли…

Все исчезло, все стало уменьшенным в тысячи раз. И если как лужица Черное море, то каким же крошечным должен быть сад в розовом цвете яблонь, дом, смотрящий окнами из-за акаций? А уж самых близких людей, идущих к нему тропинкой, не увидеть совсем.

И думаю я: а есть ли жизнь на Земле?

И на этот вопрос отвечает лишь память. И в уменьшенном шаре прессуется время, сжимая в секунды века.

Палеозойская эра плещет морями, даруя кораллы, губки, рыб и акул. Полмиллиарда лет — как быстро проходит время! — и вот уже мезозойская эра ползет по земле динозавром. А вот и я, человек, встаю на обе ноги. Я смотрю на портреты далеких предков и не узнаю никого.

Здравствуй, австралопитек! Узкий покатый лоб и сутулость походки, руки свободны, но нет-нет да и коснешься ими земли. Два миллиона лет или больше, не установлена точно дата рождения, да к тому же очень поздно, слишком поздно дарить подарки. А вот волосатый — могучие плечи и сильная грудь — неандерталец. Это он углублялся в пещеры, спасаясь от льдов. Он ушел навсегда и оставил на память кремневый топор, я видел его в музее.

А это — совсем уже близко — люди, кроманьонцы, рослые, сметки не занимать, и походка прямая, и шаг размашистый, прочный. Эй, кроманьонцы, какие созвездия видели вы над Землей?

Я человек и на Землю, на небо смотрю глазами то Коперника, то Галилея. И Ломоносов моими устами читает стихи:

И не я ли стою Циолковским на крыше калужского дома и до звезд — до самых высоких — рукой достаю? Я, конечно же я, человек по фамилии Гагарин, выхожу на бетонный проспект космодрома и к ракете иду, на которой мне от Земли отлетать.

…Глаза видят то, чего не может постичь разум. В черной необъятной глубине космоса голубым школьным глобусом висит земной шар. Один на все человечество. Один на всю солнечную систему, быть может, один-единственный на всю галактику, на всю вселенную.

Звездам числа нет, бездне — дна…

Сейчас это и трудно и легко: вернуться в необозримо далекое прошлое и представить, как в солнечном отблеске кружат девять планет. Они безмолвно плывут по своим орбитам, но никто, никто в мире еще не видит этой прекрасной космической карусели, ибо во всей вселенной нет разума. Есть время и есть пространство — но для кого? Миллионы, миллиарды веков неподвижны.

Но вот на третьей по счету от Солнца планете блеснул окуляр телескопа. Кто же знал, кому было знать, что, пока кипят, пока остывают гигантские шары, на одном из них по счастливой случайности возникло то, что с любопытством взглянуло на звезды?

А взгляд проникал все дальше и дальше. И вот он уже у границ вселенной, где нестерпимо ярким светом полыхают костры иных миров. Вот и они позади, и снова мрак, и снова впереди остатки отгорающего звездного пламени. Что же это такое родилось на круглой как шар, третьей по счету от Солнца планете? Что проникло взором в грядущее не только Земли, но и Солнца, галактик и всей вселенной?

Представим себе взгляд, вобравший кружение всех девяти планет. Мрачное безмолвие на восьми из них. Но вот с третьей по счету от Солнца, как из созревшего цветка споры, выстрелились в черную пустоту серебристые искры. Сначала одна из них покружила вокруг шарика, потом другая долетела до Луны, третья до Марса, четвертая до Венеры. Что он ищет в этой пустыне, разум Земли? Раздвигает границы познания?

«Этот космос, один и тот же для всего существующего, не создал никакой бог и никакой человек, но всегда он был, есть и будет вечно живым огнем, мерами загорающимся и мерами потухающим», — сказал еще Гераклит.

Сегодня ученые утверждают, что вселенная расширяется, что она вступила в стадию разворачивающихся спиральных галактик, обычных звезд, самая знакомая из которых Солнце. Вокруг некоторых из этих звезд, считают они, образовались системы планет, по крайней мере на одной из таких планет возникла жизнь, в ходе эволюции породившая разум. Как часто встречаются в просторах космоса звезды, окруженные хороводом планет, ученые пока еще не знают. Ничего они не могут сказать и о том, как часто возникает на планетах жизнь. Да и вопрос, как часто растение жизни расцветает пышным цветком разума, остается открытым…

Глаза видят то, чего не может постичь разум. В черной необъятной глубине космоса голубым школьным глобусом висит земной шар. Да и не шар это вовсе, а нежное, голубовато трепещущее сердце вселенной, да-да, человеческое сердце вселенной, животворно пульсирующее на тысячи звездных миров вокруг.