Виктор Степанов - Серп Земли. Баллада о вечном древе

Алексей, развалясь на диване, перелистывал «Войну и мир» и задержался на странице, где описывается поездка Пьера в Бородино. 25-го утром он выехал из Можайска. На спуске с огромной, крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком… Что-то осенило Алексея, заставило подняться, достать из кармана пиджака записную книжку и взглянуть на календарик. Ну да, он не ошибся — по новому стилю Бородинское сражение произошло 7 сентября, а Пьер выехал из Можайска накануне… «Но я ни разу в жизни не был на Бородинском поле, — вдруг подумал Алексей. — Ни разу!» Трудно сказать почему, но ему и в голову не приходило, что до поля подать рукой — каких-то сто двадцать километров на электричке!

Он снял телефонную трубку и набрал номер Валерия.

— В Бородино? — переспросил тот. — Сегодня? Сейчас?.. Ну ты даешь!

Нет, он должен был понять Алексея, его старый школьный друг, с которым, как утверждала классная руководительница, они даже думали «идентичными мыслями».

Через четыре часа на окраине Можайска они спускались с «огромной, крутой и кривой горы», ступая по следам Пьера Безухова. Тот же собор возвышался справа, и над теми же, блестящими на солнце куполами, перекрикиваясь, сновали, как сто шестьдесят шесть лет назад, такие же суетливые галки. Валерий пожимал плечами, усмехался причуде друга: до Бородинского музея можно было доехать на автобусе, а они сошли зачем-то на полпути. Эка невидаль — старая, поросшая лопухами дорога! Сплошная пыль и колючки.

Но ведь в том-то и дело, что уже закрасневшиеся репейники-липучки были точно такие, какие небось то и дело снимал с панталон Пьер. Неспроста встречных солдат смешил и забавлял вид барина: в зеленом фраке и белой шляпе он выглядел в толпе военных, мало сказать, несуразно. И наверно, вот здесь, на этом уклоне, встретились ему кавалеристы-песенники.

«Ах запропала… да ежова голова… Да на чужой стороне живучи…»

А вот на этом месте шедший за скрипучей телегой солдат сказал, что на французов теперь всем народом навалиться хотят, потому что — Москва и пора Наполеону делать один конец…

Но где же все-таки было поле?

Забравшись на холм, они остановились под гранитным, распластавшим крылья орлом — памятником Кутузову, и Алексей, словно путеводитель, раскрыл прихваченный в дорогу томик «Войны и мира». Все сходилось! Только солнце стояло уже много левее, потому что было не одиннадцать, как у Толстого, часов утра, а около часа дня. Панорама же открывалась похожая. Вверх и влево, как бы по амфитеатру, разрезая его, вилась дорога, шедшая через село с белой церковью. Это, надо полагать, и было знаменитое Бородино. Далее дорога переходила под деревней через мост и вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву. Там стоял Наполеон. За Валуевом дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В том лесу, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск, наших и неприятельских…

Налево можно было видеть поля с хлебом и дымящуюся за ними деревню — Семеновское.

Нет, панорама, открывшаяся с холма, была теперь, конечно, иной. Лет тридцать — сорок, не больше, вон тому леску, поднявшемуся в лощине, по-другому выглядит дорога, пронзившая поле стрелой асфальта. А вот тот блочный многоэтажный дом — примета совсем уже нынешнего дня. Но внутреннее зрение, зрение памяти, вызванное прочитанным, дорисовывало и цветные сине-зелено-красные ряды солдат, и дымки выстрелов, и косые лучи солнца. А напряженное ухо словно бы слышало «пуф-пуф», «бум-бум» начинавших баталию пушек. Где-то там, в окружении круглых, плотных мячиков дыма, уже находился Пьер.

— Ты знаешь, я не представляю, — разочарованно признался Валерий, — ни поля, ни редутов… И где тут могли смешаться в кучу кони, люди?..

Честно говоря, и Алексей был смущен. Он ожидал увидеть бескрайнее поле, а взгляд упирался то в лес, то в овраг, то в пригорок. И, что самое обидное, — отовсюду торчали крыши домов. Желто-белое здание музея напоминало старинный особняк. Похлопав по теплым, нагретым солнцем стволам чугунных пушек, мирно подремывающих у входа, они подошли к окошечку кассы и поняли, что приехали зря.

— Закрыто на переучет гренадерских пуговиц, — попытался сострить вроде бы даже обрадованный Валерий.

Алексей подошел к дверям и на всякий случай постучал.

— Между прочим, вас учат читать и для того, чтобы вы не выламывали двери, — сказал кто-то подошедший сзади.

Эти слова произнес неизвестно откуда появившийся мужчина, невысокого роста, тщательно, даже празднично одетый и всем своим строго-назидательным видом похожий на учителя.

— А вы, собственно, кто такой, чтобы читать нам нотации на поле русской славы? — петушисто вопросил Валерий.

— Я сотрудник этого музея, — спокойно, как бы пропустив мимо ушей неучтивость, ответил мужчина и, подавая руку, добавил с коротким, несколько нарочитым поклоном: — Заведующий отделом Бородинского поля Флавий Валентинович Никольский.

— Мы ни разу не были… — растерянно, словно в оправдание, проговорил Алексей и протянул «Войну и мир».

— Понятно, том третий, — сказал Флавий Валентинович, даже не дотронувшись до книги. — Сие намерение похвально, но… — И, помедлив, он надавил на тяжелую, как оказалось, незапертую дверь.

Им с Валерием просто везло!

Но кого же еще, если не учителя истории напоминал Флавий Валентинович? Разглядывая вывешенный за стеклом, как на витрине магазина мужской одежды, мундир рядового лейб-гвардии Семеновского полка — темно-серый с красными погонами и медными пуговицами, слушая доверительную и приглушенную, как будто он открывал им собственную тайну, скороговорку Флавия Валентиновича, Алексей искоса поглядывал на его белоснежный воротничок, на как-то по-особенному завязанный галстук. Догадка была жутковато-веселой, ибо Флавий Валентинович вдруг представился как бы командированным из того давно прошедшего времени в наше, настоящее, чтобы рассказывать удивительные подробности, до которых никогда не докопается никакая история. В конце концов, он, быть может, и есть тот самый Пьер Безухов или, если не подходит по комплекции, какой-нибудь прапорщик того же лейб-гвардии Семеновского полка, переодетый для конспирации в костюм фабрики «Большевичка». Ну откуда, скажите, современнику знать, что царапина на кожаном козырьке кивера — от скользнувшей по нему сабли французского кирасира и что получена она примерно в три часа пополудни во время третьей атаки на батарею Раевского, когда маршалы Мюрат и Бессьер, учитывая опыт двух неудавшихся фронтальных атак, приказали генералу Огюсту Коленкуру любыми средствами войти с тыла в укрепление, изрубить прислугу у орудий, заклинить стволы пушек и тем самым обеспечить успех атакующим…