Юрий Шевченко - Эворон

Рейх наступал по всему фронту. Рушились города, наполнялись концентрационные лагеря, немецкий солдат вытаптывал среднерусские дороги и посевы, продвигаясь к Москве.

В Токио как будто заволновались. Можно опоздать. На девятый день германо-советской войны Высший военный совет созвал особо важное совещание, на котором присутствовал и Кэндзи Доихара. Через два дня состоялось еще одно совещание уже в кабинете у императора. Был проголосован новый стратегический план. Но все же с традиционными оговорками:

«Япония должна оставаться нейтральной в германо-советской войне, тайно готовясь к нападению на Советский Союз, которое должно быть совершено тогда, когда станет ясно, что Советский Союз настолько ослаблен войной, что не сможет оказать эффективного сопротивления».

Тут же, на совещании у императора, премьер-министр добавил:

«Япония завоюет большой престиж, напав на СССР тогда, когда он вот-вот упадет подобно спелой сливе».

Но наступала осень — время созревания слив.

Или совсем раскисли русские дороги?

В Токио благодарили небо, даровавшее расе Ямато осторожность.

В Берлине к фон Риббентропу был приглашен посол Осима и ему дали понять, что настало время выполнить обещание Мацуока.

Осима, в свою очередь ссылаясь на предписание Токио, попросил разъяснения причин срыва сроков победоносного наступления. В министерство иностранных дел специально прибыл Кейтель и заверил, что причина — в растянутости коммуникаций и отставании тыловых частей. Только и всего.

Примерно в то же время на стол фон Риббентропа легла телеграмма от посла в Токио Ойгена Отта:

«Командование армии в связи с последними событиями стало меньше стремиться к разрыву отношений с Советским Союзом. Приводятся доводы, что японская армия, занятая и ослабленная войной с Китаем, не выдержит зимней кампании против Советского Союза. Ввиду сопротивления, оказываемого русской армией такой армии, как немецкая, японский генеральный штаб, по-видимому, не верит, что сможет достичь решительных успехов в борьбе с Россией…»

Следовало искать новые методы подталкивания к оружию уклончивой страны Восходящего солнца.

Фон Риббентроп пригласил к себе на дружескую беседу одну из трезвых голов — адмирала Канариса.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

У Вильгельма Канариса, как и у других организаторов германской разведки, в те дни было собственных дел по горло. И вряд ли стоило обременять его новой задачей, да еще такого деликатного свойства, как игра с японской — дружественной тайной службой, если бы не одно известное Риббентропу обстоятельство: шеф абвера был по природе своей азартный шахматист, игрок авантюрного темперамента, которому по вкусу остросюжетные партии и многоходовые комбинации, никоим образом не рассчитанные на спокойный эндшпиль.

В конце концов он и обеспечил бурное окончание своей игры, в которой сам запутался. Но о таком эндшпиле вряд ли кто мог догадываться в сентябре 1941-го.

Кроме того, шеф абвера обладал материальной силой особого свойства — полком (с 1942 года — дивизией) «Бранденбург». Самый крупный батальон полка был частично укомплектован лицами славянского происхождения и ориентирован на диверсионную работу от Вислы до Тихого океана.

Подчиненные адмирала вскоре после его беседы с фон Риббентропом получили задание — прочесать этот батальон, а заодно и все школы абвера, организованные на востоке и готовившие агентурную сеть для России, на предмет поиска лиц дальневосточных национальностей либо на худой конец — происхождения, знающих не понаслышке условия в районах, пограничных Японии.

Так в зону внимания обер-лейтенанта Эриха Утль, небольшого дисциплинированного винтика в отлаженном механизме конструкции Канариса, попал перебежчик Митрофан Баяндин, бывший рядовой, сдавшийся при первом соприкосновении своего подразделения с передовыми германскими частями под Витебском еще в июле, и за два месяца проявивший себя прилежным слушателем школы абвера, не склонным избегать участия в экзекуциях.

Картотека школы свидетельствовала также, что при сдаче Баяндин имел при себе в качестве дара доблестным германским войскам несколько тайно изъятых им с риском для жизни солдатских книжек. Происхождение — из семьи дальневосточного священнослужителя православной церкви, по проверенным и подтвержденным данным принимал участие в диверсионном акте в 1932 году на строительстве города Комсомольска-на-Амуре, был осужден к 10 годам лишения свободы, отбывал наказание в тюрьме в европейской части России. В первые же дни войны изъявил желание пойти добровольцем на фронт, которое было удовлетворено. Холост. Родственников на территории СССР не имеет. Не употребляет спиртных напитков.

Они познакомились, и Баяндин произвел благоприятное впечатление на обер-лейтенанта: высок, строен, вынослив, сообразителен, успешно проходит специальную физическую подготовку, неплохо овладевает холодным и огнестрельным оружием германского и русского образцов, выдвинут на должность старшего группы курсантов. За участие в акции устрашения в одной из белорусских деревень присвоен низший общевойсковой чин вермахта.

Школа абвера была расквартирована в старом монастыре посреди влажных лесов, на берегу тихого патриархального пруда. Вечерами Эрих Утль и Митрофан Баяндин неторопливым шагом гуляли вдоль кирпичных, крепостной прочности стен монастыря, по усыпанным гравием дорожкам, беседовали о Дальнем Востоке.

Курсант, к сожалению, был слабо осведомлен, его воспоминания девятилетней давности по-своему интересны и живописны, но Эриха интересовало иное: сегодняшний облик и потенциал дальневосточных промышленных центров — и тут Баяндин был бессилен. Тем не менее, он удовлетворительно знал условия и мог быть использован для заброски, в случае необходимости, в этот район — с высокой степенью вероятности утвердиться на месте.

До времени о такой перспективе Утль не говорил курсанту, пока что он привлек его к поиску — в концентрационных лагерях и местах сосредоточения перемещенных — других лиц дальневосточного происхождения.

На обер-лейтенанта произвел большое впечатление и рассказ Баяндина о белогвардейском полковнике Севенарде — подумать только, какая возвышенная, какая трагически-светлая судьба! Он даже позволил себе пересказать фрагменты этой истории своему непосредственному начальнику, гауптману, стоявшему значительно ближе к тем кругам, которые понимали причину заинтересованности в Дальнем Востоке.

— Как вы назвали населенный пункт? — уточнил гауптман. — Эворон? В этом что-то есть. Постарайтесь выяснить, что именно нашел там полковник… Севенард?