Владимир Кочетов - Провинциал

Олег и Васька шли на охоту во второй раз и советовали Димке одеться потеплее. Но на дворе стоял такой душный вечер, что Димка решил: «Что есть на мне, в том и пойду. Не околею».

Достать двустволку обещал Олег. Его отец, охотник не заядлый, но любивший побаловаться с ружьишком, уехал на субботу и воскресенье в соседний город к родственникам. Ружье висело в спальне, за шифоньером, в брезентовом чехле. Олег рассчитывал тайком от матери вынуть его и закрыть футляр.

Все трое решили сказать родителям, что ночевать будут во дворе, в сарае, где не так жарко. А там — потихоньку улизнуть.

Этим летом они закончили восьмой класс и чувствовали себя вполне взрослыми, бывалыми людьми. Васька поступил в ПТУ, а Олегу с Димкой предстояло одолевать полный курс средней школы.

Димка еще раз перебрал в уме, не забыл ли чего. Взял сумку, осторожно, чтобы не заметила возившаяся на кухне мать, пронес ее в коридор, крикнул оттуда:

— Ма, я в сарае ночевать буду!

— Укрывайся потеплее, ночью холодно, — напутствовала вдогонку мать.

Ну вот, как будто все в порядке. Димка вышел во двор, направился к сараям. Здесь его уже поджидали Олег и Васька.

— Гляди, во, — Олег показал тускло блеснувшее стволами ружье. Два десятка патронов, хватит?

— Богато, — сказал Васька. — Нам с Димкой по пять выстрелов, тебе — десять.

Олег — худой, длинный, с тонкой шеей и розовыми прыщами на лбу, в очках. Когда он ходит, кажется, тело вот-вот переломится. Васька, малорослый, щуплый, с острым веснушчатым лицом, на вид ему не больше тринадцати. Дворовая кличка у него — Гнилой. Прозвали так за коричневые, прокуренные зубы, за то, что вообще дохляк.

— Сигареты взяли? — озабоченно спросил он. — У меня только полпачки «Примы», купить еще не на что. Эх, начну зарабатывать…

Олег снисходительно усмехнулся, извлек из кармана новенькую пачку «Стюардессы».

— Вот, ханурики, как жить надо!

Димка похлопал себя по карманам, в них было пусто.

— Забыл, — сказал он упавшим голосом. — Спички взял, а сигареты забыл, они у меня в коридоре за вешалкой припрятаны. Тьфу, черт! Не возвращаться же…

— Ладно, мелочи жизни. — Олег добродушно открыл пачку «Стюардессы», вытащил несколько сигарет, протянул Димке. — По-братски.

Димка радостно взял протянутые ему сигареты, завернул вместе со спичками в пергамент и сунул их в нагрудный карман светлой клетчатой рубашки. Одну оставил, закурил. Здесь, в дальнем углу двора, вряд ли кто мог его увидеть. Красный уголек сигареты, вспыхивая, освещал скуластое лицо, горячие черные глаза, черный волнистый чуб.

— Не пора? — нетерпеливо спросил Васька. — Чего стоим?

— Погоди. Как с «бандурой» по двору пойдешь? Вон твой отец под краном моется, тютя. — усмехнулся Олег.

Димка выглянул из-за сарая. Кран стоял посередине двора, под ним, приседая на корточки, подставляя под струю воды намыленную голову, возился Васькин отец. Да, пока, конечно, не пройти… Летом вода на второй этаж подается редко, только считается, что во всех квартирах действует водопровод. Так и ходят до сих пор к крану с ведрами и, если есть необходимость, моются.

— А ты, Димка, зря не оделся потеплее, окочуришься от холода, — сказал Олег. — Я вон и пиджак и свитер взял.

Димка беспечно махнул рукой:

— Живы будем — не помрем!

— Ну, кажется, можно. Вперед! — шепнул Васька.

Пока шли городом, прохожих встретили несколько человек. Димке досадно было, что не он несет двустволку. Хоть бы прохожие увидели, как небрежно, с видом бывалого охотника поправляет он на плече ремень, подтягивая повыше приклад. С ружьем шагал Олег. Димка с Гнилым загадали еще во дворе, кому из них быть вторым, и Димке не повезло. «Эх, — вздыхал Димка, — тащись с этой сумкой, как прихлебала какой». Одно только его успокаивало: в приятно оттопыренных карманах лежали патроны, пять штук. Они разделили их сразу, за сараями, рассовали по карманам, а два патрона, переломив пополам ружье, Олег загнал в стволы, спустил осторожно курки. «На всякий случай, — пояснил он, — вдруг что-нибудь сразу попадется. Курки оттянул — и амба!»

Город спал. Белые одноэтажные домики окраины, прижатые один к другому, казались призраками, сонно глядели в ночь черными окнами. Вышли к городскому базару, миновали длинные дощатые столы, спустились по крутому откосу и перешли по камням вонючую лужу, поднялись по насыпи на железнодорожное полотно.

Дальше шли по шпалам. Шпалы мелькали под ногами, бетонные, высокое, и Димке казалось, что шагает он на ходулях. Матовый свет стелился по рельсам, было далеко видно.

Город кончился. В стороне вспыхнуло под светом луны шоссе, его прямая белая лента местами рвалась на выбоинах, но тут же бежала снова.

— На плесы пойдем? — спросил Олег.

Димка пожал плечами.

— На плесы, куда же еще, — сказал Васька. — Эти, как их… нырки там. Может, еще какая птица будет.

Повеял прохладный ветерок, резко запахло морем.

— Теперь по полю, — сказал Олег.

Они свернули с железнодорожной насыпи, пошли по изрытой балками степи. Мокрая от росы трава приятно обжигала Димкины ноги. Холодок доставал аж до сердца, и Димка радостно ойкал.

— Надо было туфли надеть, а то — в босоножках, — наставительно говорил Олег. — Я вон ботинки натянул, мне хоть бы хны. Намерзнешься — будешь знать.

— А, ерунда, — бесшабашно сказал Димка, — так даже интересней!

— Слушай, Олег, — загундосил Гнилой, — уже давно моя очередь. Дай ружье понести…

— Держи! — Не заставляя себя долго упрашивать, Олег великодушно протянул Ваське двустволку. — До пляжа несешь ты, потом — Димка.

Гнилой цепко схватил ружье и понес его перед собой, словно собирался выстрелить.

— Но, не балуй! — крикнул Димка. — Заряжено! Неси как положено, а то отберу.

Васька вздохнул и перекинул ружье на плечо стволами вниз. Вид даже с ружьем, был у него отнюдь не воинственный.

— Олег, а Олег, — загундосил он, — может, найдем какую банку, стрельнем в нее, проверим, как работает?

— Ну вот еще! Будем переводить патроны на банку! Они, между прочим, денег сто́ят. Понял?

— Эх, стрельнуть бы разочек…

— Стрельнешь, стрельнешь, не боись…

Димке даже обидно стало: получил Васька ружье — и все ему мало, еще и стрельнуть клянчит. Да будь ружье у него, Димки, шел бы он себе спокойно и помалкивал.

Тишина. Только шуршит трава. Редко выскочит из-под ног потревоженная лягушка.

Вот и море. А там, в противоположной стороне, ночь скрывает горы. Любил Димка свой город.

Выйдешь днем за последние дома, за бондарный и стекольный заводы, откроется такая широкая степь, выжженная солнцем, с лысинами солончаков, что дух захватит от блеска сухой травы и высокого неба над головой; справа — синие по утрам, зеленые в полдень и серые в пасмурную погоду горы, купол неба над ними, как чаша с отбитыми краями; слева — море, скованное утренним туманом или колеблющееся, подвижное, живое.