Александр Зуев - Через сердце

— А ну-ка, иди сюда, стань поближе! Ты что ж это, друг, не по форме явился? А?

— Как не по форме? — оглядел себя Левка.

Тут все заметили Левкину обновку — офицерские синие штаны пузырями, с красной выпушкой по шву.

— Не по форме явился! — продолжал укорять Семенов. — Во-первых, опоздал на две недели. Где ты летал? Во-вторых, зачем мы тебя пускали, забыл? Какая твоя о фронте забота была, сказывай! Давай докладай сейчас нам рапорт! Послушаем…

Семенов сердито отвалился в угол.

Левка прошелся по комнате, форся штанами.

— Во-первых, что значит, Семенов, «опоздал»?

— Как что значит?

— Да так, я спрашиваю, что значит?..

Новый какой-то стал Левка, светлые глаза его вдруг зажглись острым беспокойным огоньком. Он прошелся еще раз и остановился перед Семеновым.

— Не забудьте, дорогой товарищ: как солдат я уже кончился.

— Кто же ты такой есть?

— Сенатор! — крикнул кто-то.

— По штанам глядя, не меньше как капитан.

Левка сделал полный кругооборот на каблуках и высоко поднял руку:

— Я есть свободный гражданин. И приехал я сюда затем, собственно, чтобы забрать свои вещи и сказать вам: адью, дорогие мои!

— Постой, — сказал Семенов, — ты не вихляй! Ты нам докладай сперва, какая твоя о фронте забота была?

— Дорогой товарищ! — вызывающе подбоченился Левка. — От имени революционных солдат красного тыла я должен вас спросить об этом. Как тут у вас в смысле низов, что сделано? Ну-ка?

— Ишь ты, какой приехал тыловой распорядитель! — ехидно засмеялся Семенов. — Да ты нам отвечаешь аль мы тебе? Ну?

— Это еще неизвестно, товарищ!.. — Левка остановился напротив Семенова и сказал торжественным шепотом: — Мир надо заключать, вот что!

Сверкнул глазами:

— Уже!..

— Что? — сразу жадно сдвинулись вокруг стола комитетчики.

— Начинают!..

В комитете стало тихо. Нерешительно заговорил Семенов:

— Это что же? Значит, безо всякого приказа?

— Эх, товарищи! — снисходительно оглядел комитетчиков Левка. — Генералы тут вам, видно, мозги позатерли.

— Ну, ты насчет генералов-то не больно…

— Это брось!..

Все призадумались. Левка самодовольно вышагивал из угла в угол. Семенов шумно выбрасывал сквозь усы клубы дыма и как бы прощупывал глазами гладкую Левкину спину.

— Так говоришь — уж начинают? — спросил он еще раз.

Левка обиженно посмотрел в пышные председательские усы, — казалось, бродили в них, стеля дымом, глубокие пожары.

— Ну да же! Да, Семенов! — прижимал руку к сердцу Левка. — Что, я тебе стану врать, да? Об этом знает весь Минск. Ах, до чего интересно в Минске: шум, крик, не разбери-бери!

Глаза Левки заблестели.

— Живете тут, ничего не знаете.

Он довольно похлопал себя по животу, отошел в угол, рассупонил ремень и встряхнулся. Из штанов вывалился на пол большой бумажный тюк.

Левка положил тюк на стол и развернул слежавшуюся, с прожелтью пота на углах, бумагу.

— Нате, читайте, читайте! — совал он листовки в руки комитетчиков. — Есть в тылу люди, которые за вас думают. Бери, бери, на всех хватит!

И подмигнул Семенову:

— Ребята работают.

— «Со-лда-ты! Де-ло ми-ра… в ва… в ва-ших руках…» — борзо пошел читать по складам один из солдат.

— Ну ты, заковылял! — сразу подсекли его. — Про себя знай!

Все углубились в чтение, передавая из рук в руки листовки. Зычные, круглые слова, которых всем недоставало, ясно отпечатанные, стояли перед глазами:

«Война — войне!..»

«Мир — на кончиках ваших штыков!..»

«Враг в тылу!..»

«Мир — хижинам, война — дворцам!..»

«Вся власть Советам!»

— Дело будет! — бережно спрятал листовки за пазуху один из солдат. И отошел в угол, поблескивая оттуда глазами с радужным, кошачьим отсветом.

Левка завертелся ликующим бесом:

— Говоришь, дело будет? А вот от таких не будет дела? Что?..

Он вытащил из пакета стопку красных листовок и громогласно прочел заглавие:

— «Солдат, шевели мозгами! Тезисы товарища Амброзиуса».

— А ну, давай сюда! — потянулись со всех сторон руки.

— Гениально! — кричал Левка, размахивая листовками над головой. — Дело будет, товарищ Амброзиус! Ты понимаешь, дружище Семенов, ежели двинуть эти тезисы на фронт в руки каждому солдату, — все полетит к чертям на воздух! Завтра же война будет кончена. Ах, гениально, черт тебя побери, то-ва-рищ Ам-бро-зи-ус!.. Да здравствует анархия! Ура!..

Левка ткнул всю красную пачку в руки Семенову, свалился со скамейки на кровать и от восторга задрыгал ногами.

— «Сбирайтесь, сбирайтесь под черное знамя, — запел он, — теснее смыкайте ряды…»

«Солдат, шевели мозгами», — недоверчиво повторил про себя Семенов первые слова листовки — звучали они как-то озорно, несерьезно. И стал читать вслух:

— «Первый пункт. У трудящихся нет родины — их родина весь мир. Второй пункт. Чтобы кончить войну, немедленно уходи с фронта, не спрашивая никого. Третий пункт. Оружие бери с собой — пригодится. Четвертый пункт. Не верь депутатам, комитетам, партиям — они обманут…»

— Стой! — сказал Семенов и крепко потер себе затылок. — Стой!

Левка настороженно следил за ним и тихо смеялся, прикрывая рот ладонью.

— «Пятый пункт, — прочел еще Семенов, — борись со всякой властью: всякая власть обозначает урезку твоих прав…»

— Это что же такое? — подошел он к Левке. — Депутатам не верь? Комитетам? Это нам-то? Вот ты какого духа там нанюхался! Ты что же, работу нам приехал подрывать? Ну, мы, брат, на этот счет еще пошевелим мозгами.

Семенов вытащил из-под кровати свой кованый сундучок, спрятал в него красную пачку и трижды щелкнул замком «с музыкой».

— Семенов, ты в уме? — спустил ноги Левка. — Семенов, где же свобода?

— Ты не шути! — раздельно сказал Семенов. — Тут тебе не в тылу, тут люди под штыками ходят, все злые. Не шути!

— Ты что — власть? — злобно изогнулся Левка.

— Да, я власть, — серея лицом, сказал Семенов, — и тут ты со мной не сыграешь. Вот будешь ходить округ сундука, как кот округ масла, а получишь что? Дулю!..

Семенов пососал большой палец и уставил в нос Левке тяжеловесную фигу.

В комнате нависла длительная тишина.

Семенов сел за стол, со свистом подул в усы и медленно начал:

— Пиши: «Всем полковым и ротным комитетам…»

Писарек припал к бумаге.

Из армии прислали на подмогу комитету Степу Колобашкина. Говорили про него — ярый большевик.

Такой был замухрышка с виду Степа, все жался к горячему боку печи, — оттого ходил всегда с забеленными локтями, зябнущий и неприбранный, с болезненным жаром в лице.

На плотно придвинутой к печи кровати он лежал целыми днями, зажав меж колен ладони, маленький, скрюченный болью.

Где-то в предгорьях Карпат чмокнула Степу австрийская пуля, след от этой пули пунцовым завитком горел до сих пор на его щеке. Пулю вынули тогда же в лазарете, вынули вместе с ней и целый ряд зубов, только не сумели утишить боль в оголенных деснах.