Александр Зуев - Через сердце

Как раз в это время вызвали меня в партийную организацию и сказали, что требуются медики на Дальний Восток. Что ж, я человек свободный, ничем не связанный. Недолго думая сказала: еду. И тут же собралась в далекий путь — в устье Амура, к стойбищам одного малого народа.

Так я и написала родителям: уезжаю, мол, на край света. И подружке Фене Задорновой о том написала. Надеялась, что передадут Васе. Вспомнит ли он свое обещание?..

Одиноко жила я на берегу залива — в избе, построенной на высоких пнях. Слушала шум волн, свист ветра да вой ездовых собак по ночам. Пахло вокруг солью да красной рыбой юколой, сохнущей на вешалах.

Сказать по правде, первое время я там сильно затосковала. Ведь я была совсем одна. До ближайшего фельдшерского пункта было километров двадцать, до врача — сорок.

Опять стал вспоминаться Вася-Василек, поняла я, что все еще его люблю. Иной раз ночи не спала, все думала: права ли я была, не слишком ли много от него требовала? И все ждала от него ответа, волновалась… Не раз выскакивала ночью на крыльцо, искала глазами огонечка в заливе, мерещился мне стук мотора… Думала, а вдруг приедет? Нет, не приехал мой Вася-Василек, забыл, видно, свою клятву. И не было мне ответа…

Хорошо, что было много работы: некогда было задумываться, с утра приходили больные.

Простой, хороший, доверчивый народ этот унаследовал от царских времен тяжелую болезнь. Зараза передавалась из поколения в поколение, это вело народ к вырождению. Надо было остановить болезнь, уберечь от нее молодое поколение.

Это была большая и трудная работа, и об этом здесь не место рассказывать. Достаточно сказать, что в моем селе тогда не знали мыла и не знали, что такое полотенце, даже слова такого у них не было.

Так что дела мне хватало.

Но действовали на меня письма из дома. Мать все жаловалась на нездоровье и звала меня приехать.

А однажды получаю такое письмо от мамы:

«…Я в окошко все доглядываю женишка твоего, — с кем идет в клуб и кого провожает. Смотри, доченька, как бы не перебежала тебе дорожку одна вертихвостка. Приезжай, а то упустишь свое…»

Конечно, мать есть мать, и не знаю, можем ли мы судить своих матерей. Но понимала я, что мама пишет так неспроста.

Бывало, выйду на пустой берег, сяду одна меж камней и все гляжу, как волны ходят в заливе. Даже отцовские слова приходили на память: «Не будет тебе, дочка, счастья в жизни!..»

Но назад я не просилась. Посижу на берегу, поплачу, потом вскочу в лодку, оттолкнусь веселком и гребу, гребу как сумасшедшая. И кажется мне, что уезжаю я домой и что все вопросы теперь решены. Покручусь так в заливе, ветер растреплет волосы, остыну вся и — опять поверну к берегу.

В избе меня помощница ждала. Пингук ее звали, из комсомолок здешнего племени. Хорошая, старательная девушка; я в заместительницы себе ее готовила. Посидим с ней у печки, поговорим о наших делах, я опять приду в себя и успокоюсь.

А потом получила я вот это письмо, только его трудно читать — оно все заплакано слезами. Письмо от подружки моей заветной Фени Задорновой. Пишет она мне:

«Дорогая подруга Таня! Вчера я встретила на рынке тетю Полю (это мать моя) и взяла у ней твой адрес. Она сказала, что письма к тебе идут очень долго. И ты, пожалуйста, как получишь это письмо, отбей мне сразу телеграмму-молнию, как можно скорее, дорогая подруга! Дело в том, что ко мне посватался известный тебе В. П. К. (это и есть Вася-Василек!..), и через месяц у нас будет свадьба. Что поделаешь, подруга, никогда не узнать, что вперед будет. Только ты не подумай, что я его у тебя отбивала. Мы всего три раза ходили в клуб на танцы и каждый раз говорили про тебя. Он сказал, что больше не будет тебя ждать, что ты, как он слышал, сдружилась там с другим парнем. Когда он сделал мне предложение, моя мама ему сказала: «Подумай, Вася, ведь, слышно, у тебя невеста была?..» А он сказал: «Была, да сплыла!..» И я подумала, что между вами что вышло, и после этого дала согласие. Я тебе решила обо всем написать, и пишу со слезами: дорогая подруга, ответь скорее, как ты мне советуешь поступить?..»

Что мне было сказать? Письмо я получила через два месяца, раньше в наш станок не было попутного человека. И я наказала отбить моей подруге такую телеграмму: «Желаю счастья»…

Через год я получила от Фени письмо, что живут они хорошо, что у них родилась дочка, что в память обо мне они назвали ее Татьяной и записали ее мне в крестницы…

А я после этого осталась работать в Сибири — не хотелось мне на родину возвращаться. Да и полюбилась мне наша Сибирь. Я Сибирь прошла вдоль и поперек, люблю привольный, богатый наш край, люблю простых людей сибирских.

Видали, по большим праздникам я медаль надеваю? Это боевая медаль. Это за родную Сибирь мне пришлось еще раз повоевать, когда зашевелились японцы у озера Хасан. Развернули мы наш полковой медпункт за лесной сопкой. Главный врач считал, что мы стоим в мертвом пространстве, но японцы все же нащупали наши палатки. Я помогала врачу при операции, и вдруг поблизости стали рваться снаряды. Откладывать операцию было нельзя, я надела стальные каски на голову врача и на себя, и мы продолжали работать. Тут меня и ранило осколком в плечо, с тех пор вот левая рука у меня работает несвободно.

Ну, дальше у меня, кажется, никаких особенных событий не было. Работаю, как все…

Напоследок расскажу еще, как я ездила на родину, родителей навестить. Старики мои до сих пор живы, отец вышел на пенсию и садоводством занялся. Еще в здравой памяти оба.

Я им напомнила, как они меня приданого хотели лишить за самовольный уход на фронт.

— Вот, — говорю, — папка, помнишь, как ты предсказывал мне, что не будет за это счастья в жизни?

Старик начал хитрить, будто запамятовал все. Посмеивается:

— А кто его знает? Может, сказал, может, и нет. Ведь когда было-то!..

Но мы с мамой приперли его к стенке.

— Ну, — говорит, — если и сказал, так что с того?

Даже рассердился:

— Все равно не сгодилось тебе наше приданое!

Конечно, не со зла это он сказал, но меня кольнуло в сердце. Вспомнила я моего Васю-Василька и подружку заветную Феню.

— Где они? — спрашиваю. — Живы ли?

— Бог их наказал! — сказал отец.

— Как наказал? За что?

Но отец замолчал, отвернулся. Рассказала обо всем мама:

— Всю жизнь меня корила Фенька: зачем, мол, ты, тетя Поля, сказала тогда наносное слово?.. Это перед свадьбой вышел у нас с ней через ограду нехороший разговор. «Отбила, говорю, ты нашего жениха, — не будет у вас согласия в жизни, помяни мое слово!..» Так оно и вышло. Верно старик говорит: господь их наказал.

Не мне судить родителей — старые они люди и старинные у них рассуждения. Узнала я от них, что худо жили Вася с Феней. Запивать он стал. А потом связался с какими-то спекулянтами, отпустил им с завода две машины кровельного железа. За взятку будто бы. Осудили его на десять лет, тогда ведь было строго. Так и пропал он где-то. А подружка моя Феня ждать не стала, нашла себе другого и уехала с ним на Север, длинного рубля искать. Остались жить в заполярном новом городе.