Александр Зуев - Через сердце

Дома Светка заводила какую-нибудь «долгоиграющую» и под ленивую мяукающую музыку садилась учить уроки. Старая консерваторка, посмотрев однажды на это зрелище, махнула рукой и ушла совсем. Это был конец, никто в доме не говорил больше о музыкальной карьере Светки. Даже забыли об этом.

И для самой Светки было странным и неожиданным, когда дядя Кеша спросил теперь:

— Ты ведь, помнится, музыкантшей хотела стать? Тетка писала, что у тебя дарование открылось, в консерваторию прочила. Мы еще рассуждали, что в нашем роду музыкантов не бывало, может, прославишь фамилию Бусловых. Что же, не оправдалось дело с дарованием-то? Или сама зарыла талант? Что помешало, скажи-ка ты мне?..

— Просто надоело, дядя Кеша! Перестала нравиться музыка, я и бросила. Рассудила так: стоит ли тратить силы, когда теперь появились отличные проигрыватели, магнитофоны, радио? Они сыграют любую музыку лучше меня, я это поняла.

— Ну хорошо, ежели так. Не всем быть музыкантами, есть и другие занятия. Без дела, однако, жить нельзя. В какой институт собираешься? В инженеры пойти не думаешь?

— Ох, нет! — Светка беспомощно развела руками. — С математикой у меня нелады, еле вытянула.

— Тогда что же? Врачом? Педагогом?

Светка отрицательно покачала высокой прической:

— Не нравится, дядя Кеша.

— Что же остается? Замуж?..

Длинные брови и поседелые закрутки усов, когда-то ласково уставлявшиеся на Светку, теперь смотрели с недоумением и даже с осуждением. Как же так? В семье Бусловых все мечтали выучиться чему-нибудь, горбом брали науку. Он сам, будучи изгнан из городского училища за строптивость, пошел в наборщики. Весь день стоял у кассы с черным от свинцовой пыли носом, а по вечерам садился за учебники. Самостоятельно подготовился к сдаче экзаменов — «экстерном», как говорили тогда. И сдал-таки, как ни трудно было, не залезал в тощий отцовский кошелек. Об инженерах тогда не мечтали, выучиться бы хоть на фельдшера, или землемера, или учителишкой в сельскую отдаленную местность.

А тут полная возможность выбрать любую профессию — так не нравится, видите ли!.. Вот так Лариса, педологичка отставная, вырастила девку — ни то ни се!..

— Так что же будем делать, а? Есть что-нибудь в перспективе? — продолжал допытываться дядя Кеша.

В перспективе у Светки было кое-что, но на этот раз она решила отмолчаться. Неизвестно, как к этому отнесется дядя, вряд ли одобрительно. Человек он старомодный, провинциал вдобавок… Ведь он, наверно, убежден, что в кино у нас «черт те что» творится, — сколько всяких сплетен ходит, особенно про актрис. Недаром, говорят, одна актриса пыталась отравиться…

А на деле было вот что: перед самым отъездом сюда на дачу отец познакомил Светку с известным кинорежиссером и тот пообещал занять ее в будущей картине. Известный кинорежиссер обедал у отца, разговаривали они по-приятельски. У известного кинорежиссера были круглые, блестящие, под смоляными бровями глаза — казалось, вместо глаз у него вставлен маленький черный бинокль. Он повел этим биноклем в сторону Светки и обронил: «Есть небольшая ролька, можно попробовать». Отец вытер салфеткой губы и сказал коротко: «Весьма обяжешь». И оба перешли на другой разговор, позабыв о Светке. Светка покраснела, все это казалось очень обидным, но она тут же решила про себя, что самолюбие до поры до времени придется спрятать, что же поделаешь — искусство требует жертв!.. Только после обеда, когда известный кинорежиссер уехал, Светка с тревогой спросила отца, записал ли он ее адрес, где-то она слышала, что все эти знаменитости легко дают обещания и тут же забывают. На что отец с легкой усмешкой ответил: «Не забудет!»

Теперь Светка ждала вызова. Говорят, должна быть какая-то проба, но вряд ли это может что-либо изменить, раз известный режиссер дал обещание отцу… Правда, ролька может оказаться совсем пустой, но ведь дорого начать. Все говорят, что у Светки фотогеничное лицо. Если будет хоть маленькая удача, дальше все пойдет легче, фамилию Бусловой заметят, запомнят. Отца в этих кругах хорошо знают.

Разве все это скажешь дяде Кеше, разве ему объяснишь?.. А вдруг он рассердится еще больше?..

Нет, уж лучше помолчать. Вот когда будет на руках повестка от известного кинорежиссера, тогда можно все сказать дяде Кеше. А пока…

— Есть кое-что в перспективе, дядечка! — улыбнулась она с таинственным видом. — Когда все выяснится, я тебе скажу. Только не зачисляй меня в презренную категорию тунеядцев. Хорошо?..

Кажется, это успокоило дядю Кешу, он засмеялся и прекратил свои расспросы.

Прямо от ворот деревенской околицы полевая тропка вела к сосновой роще.

Непонятно, как уцелели от топора лесозаготовителей эти высоченные сосны у озера. Когда-то здесь стеной стоял старый грибной бор — на вырубках, заросших поднявшейся малиной и шиповником, остались от него сотни пней. То ли упросили жители Заручевья оставить для них этот лесной клинышек, то ли план лесоповала был завершен — только сосновая роща на берегу устояла.

По вечерам сюда тянулись на гулянку заручевские парии и девушки. Хорошо было здесь, на притоптанном пятачке между пнями, попеть и поплясать под гармошку, когда закатное солнце багрово красило стволы сосен и курчавые их шапки. До самого рассвета просиживали на теплых пнях обнявшиеся парочки.

А по утрам сосновая роща пустовала. В эти часы шли сюда заручевские дачники поваляться на чистом белом песочке мыса, набираться здорового загара. Песчаная отмель длинным языком вытянулась в излучине протоки, пляж был просторный, никто здесь друг другу не мешал. И купанье тут было привольным — озерное дно ровно, без ям и уступов, уходило на глубину.

Первыми приходили на пляж супруги — артисты Мося и Муся. Они рано ложились спать и раньше всех вставали. Жизнь их шла по строгому расписанию, за этим наблюдала Муся. Ему нельзя ничего острого и горячего, ей — сладкого и мучного. В разное время дня обоим разные витамины, таблетки, микстуры. Много солнца — вредно, сырые вечера — опасны. Придя на пляж, Муся прежде всего ставила в воду термометр. От его показаний зависело, можно ли сегодня искупаться или только побродить по отмели.

— Мы, артисты, несчастные люди, — жаловалась тете Ларе Муся, маленькая балеринка с мечтательными глазами, — у нас нет отдыха, мы ежедневно должны работать над собой.

И действительно, в этот ранний час, когда на пляже никого не было, супруги работали. Оперный певец Мося в полосатой пижаме и широкополой шляпе-поганке выходил на самый край мыса и кричал на все озеро:

— Ба-ри-то-ны мель-ча-а-а-ют!

При этом он постепенно лесенкой подымал голос до самой невозможной ноты, подбираясь к верхнему «си». Время от времени он проверял себя по камертону и начинал снова, показывая кулаки баритонам всего мира: «Баритоны мельчают!..»