Галина Демыкина - Просторный человек

Ася обомлела: разве она пристает? Алина, правда, слышит и без слов, это так. Только зачем же она сказала: «Сегодня — все, что захочешь»? Была здесь и несправедливость, и невыполненное обещание, чего прежде не случалось. Ася не заплакала и постаралась скорее забыть обиду, тем более что был такой со всеми общий день, веселый, с привкусом горечи. Девочка чувством брала все это, не осознавая. Но теперь стало ясно, что многое не будет ей объяснено.

Они ходили, смотрели, дышали новым воздухом, бабка купила ей мороженое (очень дорогое, Ася не просила. Но как это было вкусно — первое в жизни мороженое!).

Незнакомый молодой военный подарил ей маленькую куклу с почти настоящими волосами, — Ася даже рот раскрыла от неожиданности (у нее не было кукол, зато были сшитые Алиной медвежата и даже зайчонок).

— Немецкая, — рассмотрев, сказала Алина. — Ну ничего, играй.

Играть в куклы — готовиться к материнству. Ася так и не прошла этой школы. И потом своего детеныша — рыжую Сашку — растила по каким-то иным, не выработанным в кукольной игре законам. Но трофейная, щедро и с размахом подаренная красотка, почти до замужества стояла в углу стола, прижатая книгами, — в память о том особенном дне. Том дне, вечер которого, однако, не закончился обычной Аськиной исповедью. Она просто обняла Алину, потерлась о ее щеку:

— Спокойной ночи.

Алина, разумеется, не стала настаивать.

Ничего не нарушилось в их отношениях, Ася свято верила: если Алина чего-то не говорит ей, значит, так оно и до́лжно. Но ее нетерпеливая резкость! «Запомни, пожалуйста!» Именно в э т о м разговоре, в главном… Нет, ничего не нарушилось, но нечто отсеклось. Это был, пожалуй, единственный их, и то не высказанный, конфликт. И вот теперь: «До свидания, Владислав… э… Николаевич, да?»

…И весь длинный разговор после — о нем, о его карьерности (Ася впервые услышала тогда это слово), о других, совсем других, чем в их доме, житейских представлениях.

Ася только что не плакала:

— Я не могу слышать все это, Алина. Я уже обещала. Я уже его жена.

— Ну и выходи! — вдруг совсем просто ответила бабка. — Выходи. Я подумала. Ты права. — И глянула на Асю так, будто узнала о своей внучке что-то совершенно разочаровавшее ее.

— Владислав Николаич Коршунов, — шепотом произносила Ася, оставшись одна. И робея, приучала себя: — Владислав, Слава… Слава… Я рада, что вы, нет, что т ы у меня есть. — И смеялась: — Будем знакомы, я — Ася Коршунова.

Он жил где-то на другом краю города, вместе с отцом и братом, с которыми не ладил.

— Ты хочешь, чтоб я тебя честь по чести представил моим домашним? — спросил он Асю.

— Я не знаю. Как тебе лучше…

— Видишь ли, если мы будем жить у нас, тогда надо. Но там вечная грызня.

— И ты?

— Что «и я»?

— Ну… грызешься?

— С ними иначе нельзя. Ты тоже будешь.

— Что ты!

— Придется.

— Нет, лучше я не поеду.

— Тогда мне к вам перебираться?

— Надо спросить у Алины.

— О господи, я все забываю, что имею дело с ребенком.

— Но ведь это все — ее.

— А твоего — ничего нет?

— Конечно. Ну, то есть общее, но… как же… не спросясь?

— Право на площадь, положим, ты имеешь.

— Что ж мне — так и сказать?

— Так и скажи.

— Нет, Слава, это нельзя. Так говорить нельзя.

— Почему?

— Не знаю. Мы с ней так не говорим! И потом, какое тут право? Она вырастила меня, она мне — все…

Это был теплый вечер, и они сидели в том самом парке, где когда-то в детстве Ася бродила вместе с Алиной. Теперь парк был расчищен, душист от осенних листьев, вмякших в рыхлую землю, и смысл приобрел какой-то иной, далекий от детства. На соседней скамеечке — Ася видела краешком глаза — молоденький морячок отчаянно целовался с толстой девицей, иногда грубовато отстранявшей его; под дальним деревом какие-то личности распивали водку прямо из бутылки, по очереди запрокидывая голову; носился по дорожкам молодой бульдог, а хозяин, такой же брыластый, только старый, терпеливо ждал с поводком в руке.

— Ты совсем забыла обо мне! — Коршунов обнял Асю, поцеловал в висок. — Тебе еще, как говорится, «новы все впечатленья бытия», верно?

Ася смутилась.

— Ну так спросишь у Алины? Или мне спросить?

— Лучше ты.

— Пойдем тогда.

Ася следовала за ним растерянно. Возле дома замедлила шаги.

— Давай так: ты поговоришь, а я подожду у двери, ладно?

— Другой бы обиделся, — проворчал он и отправился один.

Вернулся скоро, с нервным размахом открыл и закрыл за собой дверь, увидел Асю на площадке, шагнул к ней так же резко. Однако на ходу смягчился:

— Ладно, пойдем погуляем.

Ася не решилась задать вопрос. Алина тоже ничего не говорила. И так продолжалось около месяца — встречались, будто кого опасаясь, — в парке, на улице, в кино.

Но однажды Ася вернулась с работы (она сразу же, как окончила курсы, поступила медсестрой в хирургическую клинику), а в коридоре чемоданы, чемоданы, какие-то красивые, с заграничными наклейками; чуть не споткнулась у дверей о пишущую машинку… А в кухне голоса — е г о и Алинин. Говорила бабка, говорила непонятные слова:

— Ее надо подвинтить.

— А есть чем? — спрашивал о н.

— Ну, разумеется. Сейчас найду.

В голосе Алины чудилась даже приветливость. Так могло показаться. Но Ася-то знала, хорошо знала все оттенки.

Она вошла в кухню, из которой только что унырнула бабка в прикухонную «библиотечную» комнату. Владислав весело подмигнул Асе, шепнул:

— Явочным порядком въехал!

Ася внутренне ахнула, но промолчала. Как это Алина снесла насилие? Как теперь будет?

Алина же вернулась к ним приветливая, принесла ящичек с инструментами; оказывается, надо было исправить кушетку, на которой он теперь будет спать. Ася безотрывно следила за лицом и движениями бабки. Все было безукоризненно. Только разве голос…

Алина легко, хотя и сдержанно, приняла приглашение разъесть «свадебный харч» и выпить «марьяжное вино», привезенное им. Но ее отстраненность все равно была слышна за версту — хотя бы в том, как вежливо, будто чужой, она кивала Асе, как смолкала, едва разговор касался личного. До смешного прямо:

— Вы любите ветчину, Александра Ивановна?

— Благодарю вас.

— Бабушка равнодушна к еде. Она любит стихи.

— Какие?

— По-моему, больше других — Блока.

— Правда? И я тоже. Помните, Александра Ивановна, как у него:

Помните?

И она ответила, как про ветчину:

— Нет… нет…

Старая эта женщина ничего не приняла в нем — даже его выбора стихов. После этого вечера она иной раз качала головой, повторяла: