Галина Демыкина - Просторный человек

— Ничего, Вера Петровна, с нее большого ума не спрашивается. Передышка? Чаю попьем? Вот хорошо, что согрели. Ася, идите чай пить.

— Спасибо, Алексей Кузьмич, иду. У меня как раз печенье…

Чудится — не чудится? Руки пахнут спиртом и еще чем-то сладковатым. Да нет, это не кровь. И не руки это пахнут — из окна нанесло, с клумб, от разогретой земли и вянущих флоксов.

— …твердокопченую колбасу в угловом обещали оставить. Может, Ася сбегает, молоденькая ведь. Сбегаешь, Ася?

— А?

— Заснула, что ли? Чего бледная-то стала? Возьми вон нашатырь… Нет, постой, я сама. Ну, легче? Легче? Господи, битый небитого везет. Скоро больные будут сестрам первую помощь оказывать.

— Ася, а вы не беременны?

— Нет, нет, все в порядке, Алексей Кузьмич. Спасибо, Вера Петровна. Простите.

…Особенно запахи. Они с мужем спали в разных, комнатах. В первое же утро вошла к нему, невидимо потянула носом (в лесу поднимешь голову, поймаешь ветер, вдохнешь прерывисто — и знаешь уже, как дело обстоит!).

— Ну, Асёныш! Умник, что явился. Принеси-ка водички.

А она в тоске: чужой запах. Человек ведь тоже каждый по-своему… Чужой… Неужели навсегда? Задохнусь!

— Спасибо, девочка. Там у меня в чемодане чистая рубашка. А эту простирнешь. Не трудно? Вот и хорошо. И разложи мои вещички, раз уж поселила у себя. А на самом дне, в том же чемодане, — это твое. Всякие заграничные тряпочки. Носи на здоровье. Чего ж не поглядишь? Чего ты слезы льешь?

— Не знаю. Прости. Мне не надо.

— Ну ладно, потом. Потом войдешь во вкус. Ох и чудная ты, Ася! Ох и причуда́иха.

В голосе не было особой мягкости — что-то, видно, задело. Может, понял? Нет! Милый человек. Добрый. Вот подумал обо мне. А я с запахами этими… Стыдно как! Я буду, буду стараться. Бедный ты мой Серый Волк! Серый Волк из детской сказки.

…Иногда цветовые пятна.

— Сегодня, малыш, наденешь бордовое платье, которое я привез из Франции, пойдем в ресторан.

— Ой!

— Чего?

— Я сегодня — до семи. Давай лучше завтра.

— Асёныш, это важней больницы. Буду знакомить с одним человеком.

— Кто это?

— Очень нужный. Но не волнуйся, а постарайся понравиться.

Это слово было бордового цвета с темными краями. И звучало оно так:

— Ты будешь заниматься моим маркетингом.

— Что это?

— Это планирование удачи. Наука о том, как добиться успеха.

— Что же мне делать?

— Ты должна нравиться, вызывать восхищение, но не к себе, а как косвенная ссылка на меня.

— Косвенная — что?

— Ссылка. Отблеск. Неясно? Поясню. На тебя глядят с симпатией, нет, вру, этого мало — с нежностью, восторгом. А ты с теми же чувствами — на меня. Как отражение в зеркале, помнишь? Угол падения равен углу отражения. Отражаясь от тебя, лучи идут ко мне. Освещают.

Разве так бывает? Так ясно знать задачу. Разве так говорят?!

— Чего ты насупилась? Что тебе не так?

— Сама не знаю.

— И слова стала тянуть. Э, мое дело плохо! Не хочешь помочь?

— Хочу.

— Какое бесцветное «хочу». Ну ладно, одевайся. Сразу с работы — туда. Особой надежды я не возлагаю. Без тебя пробьюсь.

— Я просто плохо понимаю.

— Все это понимают. Неужели ты глупей других?

И потом весь этот вечер в ресторане, в ярком освещении, при полном вначале отсутствии света внутри, представлялся темно-красным, жарким, зыбким: чудится — не чудится?

— Потанцуем, Ася? Слава, не возражаешь? — И мягко рука забирает ее руку. Ее голова на уровне его груди. Черный пиджак, белоснежная рубашка, переливающийся галстук: бордовый — черный, бордовый — черный. — Ася, вам скучно здесь?

— Нет, что вы.

— Но и не весело. Так ведь?

— Пожалуй, так. — И скороговоркой: — Только не подумайте, мне интересно, даже очень, я ведь никогда не бывала в ресторане…

— Это-то я вижу. — Рука могла бы сжать ее руку крепче и снова отпустить, Ася не рассердилась бы. Хорошая стать. Резковатое, но приветливое (к ней приветливое) лицо молодого и обаятельного охотника.

Кто он — этот нужный человек? Он крутанул ее, развернул в танце.

Ася почему-то рассмеялась.

— Так веселее?

— Ага.

— А вот так?

Это уже был не совсем ресторанный танец, где все больше покачиваются да топчутся.

— Ну, ну, стоп, ребенок, хм! Так веселиться нельзя.

— А что я?

— Да у вас рожица азартная. А здесь надо, чтобы все в меру.

— Опять в меру?!

— Уже говорили? Когда же?

— На работе. И… дома.

— Вы работаете? А я хотел спросить, кончила ли барышня школу.

— Почему «барышня»?

И вдруг он — ласково, снисходительно:

— Ну, просто так. Чтоб отметила. И спросила. И запомнила. Сейчас, сейчас идем к вашему дорогому. Так что со школой?

— Я давно… У меня дочке два года!

— О!.. — И поцеловал ей руку, глядя в наклоне снизу вверх. — Тогда совсем не грешно. — И подвел к столу.

Когда он отошел купить Асе шоколад, муж шепнул ей:

— Так-то так, девочка, но я просил перевести все это на меня, а ты взяла себе.

Голос его не был сердитым, но глаза глядели мимо. Бедный мой Серый Волк из сказки, совсем про него забыла!

Душный, горячий взрыв музыки.

— Потанцуем, Ася?

— Спасибо. Давайте лучше посидим здесь… Все вместе.

Когда выходили, Рослый Стрелок шепнул тихонько:

— Испугалась?

И Ася уловила не в пошловатом вопросе этом, но в голосе, свете глаз, в позе снисходительно склоненного взрослого к ребенку — одобрение. Ему так больше нравилось, вот радость-то! Бедный, бедный Серый Волк!

Распрощались с «нужным человеком», остались вдвоем — будто провалились в пустоту. Шли, молчали тяжелым молчанием. Потом он спросил:

— Понравился тебе?

— Да, — ответила Ася.

— Я серьезно спрашиваю. Ты так глядела на него. Влюбилась?

— Ну, не влюбилась… Так, немножко.

— Какая дрянь! — вдруг остановился он. — Какая дрянь! И докладывает мне, мужу!

— Ты же спросил.

— Ну хоть соврала бы из уважения!

Ася замолчала. Он еще что-то спрашивал, а она плакала. В основном, от своей глупости.

Владислав поднял руку, остановил такси, подбежал, сел рядом с шофером и уехал.

Ася постояла, всхлипывая, посреди площади. Потом быстро и резко успокоилась, зашагала к дому.

Через несколько секунд догнала ее, подкатила машина, муж раскрыл дверцу, поднял упирающуюся Аську («Я сама дойду!» «Я знаю дорогу», «Я не боюсь!»). И вот, как ни в чем не бывало, они едут на заднем сиденье, он обнимает ее за плечи, бубнит у самого уха:

— Дурочка, очень глупая. Знаешь, Аська, это противоестественно.

— Что?

— Ну, такая естественность. Кто тебе сказал, что так можно? Бабка же у тебя вон какая осторожная. Прямо как дикая утка в охотничий сезон.

— Господи, с чего ты взял?