Габиден Мустафин - Избранное. Романы

Потянулись улицы Нового города. Высоко поднялись многоэтажные здания. Пышно распустились в скверах молодые деревья. На площадях бьют фонтаны. Всюду кипит, переливается жизнь.

На балконе четырехэтажного дома сидел Бокай, держа в руках домбру. Внизу, запрокинув голову и опершись на мотоцикл, стоял Жумабай. Он громко говорил, часто взмахивая рукой, при этом у него тряслась борода, — должно быть, рассказывал о том, как сегодня тушили пожар на шахте.

— Видал? — весело повернулся Щербаков к Канабеку. — Один еще недавно ютился в земляном бараке, похожем на сурочью нору. И вот поднялся на четвертый этаж. Другой только тем и интересовался в жизни, мычит ли на рассвете его черная корова. И, смотри, оседлал мотор! Да и как не расти людям, если все кругом растет? Знаешь, сколько мы теперь расходуем на строительство? Сотни тысяч рублей в день! Где еще найдешь государство, которое вкладывало бы столько средств на благосостояние народа, на строительство новой жизни?

В ответ Канабек только молча кивнул головой.

На западе к городу прилегало большое озеро. За ним темнел лес. На берегу озера, на опушке леса, виден был дом отдыха шахтеров, окруженный садом.

Машина остановилась около озера. Канабек с трудом вылез из машины, охая и поглаживая живот.

— Годы, годы… Боюсь, не отстать бы от жизни. Как вспомню о том, что еще только вчера эти места были голые, словно мой подбородок, как посмотрю, что стало теперь кругом, так оторопь берет: ох, не угонюсь! А отставать нельзя. Прав ты, многое еще нам предстоит сделать. Возьмем, к примеру, это озеро. Ну что за озеро? Лужа в сравнении с Карагандой! А этот лес… Рощицей он окажется среди степи. Что будем дальше делать, Сергей Петрович? Подскажи.

Они медленно шли по берегу, Щербаков ответил, раскуривая трубку:

— Озеро будем копать: углублять и расширять, — он помолчал и возразил сам себе: — Впрочем, немного от этого выиграем. Вода начнет застаиваться, портиться… Хорошо бы подвести сюда проточную реку, а на другом конце сделать сток…

— Где мы найдем такую реку?

— А если подвести приток Нуры?

— Далековато. Да и пойдет ли вода на подъем?

— Будем качать машиной.

— Уж лучше тогда качать из коренной Нуры.

— Боюсь, воды в ней не хватит — ведь надо и Каргрэс обеспечить, и Караганду снабдить.

— А если выкопать канал ниже Каргрэса, подвести проточную воду к озеру, а потом по другому каналу снова спустить ее в русло реки? Как ты думаешь?

— Надо со специалистами посоветоваться, — ответил Сергей Петрович после некоторого размышления. Он вздохнул: — Вода, вода… всюду она нужна… Вот откачиваем мы воду из шахт. Даром пропадает. Почему бы ее не использовать для поливки улиц и насаждений?

Канабек не переставал допрашивать:

— Как ты смотришь, в какую сторону лучше расширять посадку леса? Ведь что может получиться? Насадим лес, а там уголь найдут. Придется вырубать…

— Нет. По плану северо-восточное направление взято правильно. Там угля нет. К тому же летние ветры и зимние бураны дуют именно с той стороны. Смело продолжай посадки. Пусть леса защищают город…

Они далеко ушли по берегу озера. За разговорами не заметили, как наступил вечер. Солнце спряталось за холмом. Но и Сергею Петровичу, и Канабеку казалось, что они еще не все высказали друг другу. Дела предстояли большие. По плану озеленения Караганды лесные массивы должны протянуться к югу от старого города на двадцать пять — тридцать километров и примерно на такое же расстояние в сторону Балхаша, по линии железной дороги. В черте города уже заложено несколько парков, посажены тысячи деревьев. Теперь задача состояла в том, чтобы ни одна улица не осталась без зелени, чтобы при каждой шахте был свой парк.

Только перед самыми сумерками Сергей Петрович и Канабек свернули к дачному городку. В зеленом лесу, на берегу озера, рассыпались маленькие дачи.

По аллее шли Ардак и Антонина Федоровна, держа за руки Болатжана.

У Сергея Петровича детей не было. С внезапно прояснившимся лицом он заторопился навстречу мальчику, поднял его, прижал к груди.

— Он, курносик! До чего ты послушный и ласковый! Вот бы отцу призанять у тебя частицу твоего характера!

— Папа считает, что он и со своим характером не плох, — заметила Антонина Федоровна.

— Да, его характер, пожалуй, не прирастет ни к кому другому, — добавила Ардак.

Сергей Петрович рассмеялся.

— Метко сказано! Вот и выходит, что папе нужно постараться как-нибудь приноровиться со своим характером к товарищам.

Шутка была не столь уж добродушной. Должно быть, Сергей Петрович все еще не мог забыть памятного производственного совещания, когда Мейрам молчанием своим фактически поддержал не совсем продуманные предложения Аширбека.

Из дому в сопровождении геолога Чайкова вышел Мейрам. В руках у Чайкова какой-то камень, за плечами тяжелая сумка. Горячо продолжая разговор, он шел к машине.

— Это дело огромной важности! — донеслись его слова.

После встречи в степи несколько лет назад Чайков не обрывал дружбы с Мейрамом. Как только случалось бывать в городе, он неизменно навещал его.

Канабек подтолкнул Щербакова в бок.

— В руках камень держит. Сумка тоже набита камнями. Опять какую-нибудь находку привозил показывать.

Проводив гостя, Мейрам вернулся. Не дождавшись, когда он подойдет, Канабек крикнул:

— Ну, что на этот раз нашел твой плешивый дружок?

— Да, — ответил Мейрам, — каждый что-нибудь находит. Чайков, и Аширбек, и Ермек — все они постоянно ищут, заменяют старое новым. На этот раз Анатолий Федорович привез интересный образец.

Что это был за образец, Мейрам не успел досказать. Подбежал Болат, ударил его обоими кулачками. Мейрам, сделав вид, что не устоял на ногах, свалился. Мальчик тузил его изо всех сил и приговаривал:

— Я боксер, боксер!

Ардак закрыла книгу, поднялась со скамейки, начала унимать драчуна:

— Ты еще маленький! Подрасти сначала.

Она подозвала тетю Шекер и отправила с ней мальчика домой.

Щербаков в это время рассказывал Мейраму:

— Мы с Канабеком только что из поселка Загородного. Собственными глазами видели, как мало в нем культурных условий жизни. Слышишь, секретарь?

— К сожалению, бескультурья много не только на окраинах. Посмотрите-ка на центр Караганды… — начал было Мейрам.

Но Ардак вмешалась в разговор:

— Я часто слышу, что вы говорите о культуре, о борьбе с невежеством, предрассудками. А о литературе молчите, словно сговорились. Что же помогает формировать мысли и чувства человека, как не литература? Справляется ли она со своей задачей? Задумывались вы над этим?

Мейрам не нашелся что ответить. Смущенно он взглянул на Щербакова.

— Выручайте, Сергей Петрович!