Александр Шевченко - Всюду жизнь

Федор не предполагал, что строки, написанные Светланой, так взволнуют его: руки дрожали, буквы прыгали перед глазами…

«Вспоминает ли меня милый Федя Устьянцев? Передайте ему мой самый сердечный привет…»

— Прекрасная женщина, а не повезло ей в жизни: мать-одиночка! — не замечая волнения Федора, продолжал Хоробрых.

Федор почувствовал, что у него подкашиваются ноги, голова пошла кругом. Что он говорит, какая мать-одиночка?

— А разве она не замужем?

— И никогда не была: девушкой ее обманул какой-то женатый проходимец.

Горячая кровь со звоном бросилась ему в лицо. Значит, она сказала неправду, что замужем. Зачем? Наверное, чтобы вырыть этим непроходимую пропасть между им и собой. Но если она свободна… Это же все меняет, все! Он должен немедленно ехать к ней… Но последний теплоход ушел, навигация закончилась… В межсезонье, до ледостава, когда прокладывается зимник — санный путь по реке, никакого сообщения с Красноярском нет… До ближайшего аэропорта триста километров… Погоди, теплоход ушел часа полтора назад, в Подъеланке у него остановка, он будет грузиться часа два, а то и больше, если много груза… На моторке можно догнать его, но лодки по Студеной давно не ходят из-за шуги и больших ледяных закраин… Только если на лыжах… Двадцать километров — это два часа ходу… В интернате много ученических лыж… Деньги на билет у него есть… Но как объяснить Ивану Гавриловичу свой поспешный отъезд? И лыжи придется просить у него… Другого выхода нет… Иван Гаврилович его поймет…

Федор сложил письмо и сказал, что возьмет его с собой, так как ему нужен адрес Светланы Сергеевны.

Учитель слушал его с испуганным лицом, но, узнав все, без всяких расспросов стал поспешно помогать Федору собираться, объяснил, как самой короткой охотничьей тропой пройти на Подъеланку.

И вот Федор широким финским шагом бежит по лыжне, проложенной первыми охотниками.

За спиной легкий рюкзак, в нем немного еды и костюм, который заставил его взять художник: ведь не может же Федор показаться Светлане в своей замасленной штормовке!

С тропы то и дело вправо и влево сворачивают в тайгу следы лыж и собачьих лап: это охотники уходили на свои заимки. Изредка доносятся отдаленные ружейные выстрелы. Лыжня становится все менее наезженной. Вот исчез и последний след. Федор ориентируется по мутному пятну солнца, еще виднеющемуся за вершинами сосен, и безостановочно идет по тропе вперед. Только бы застать теплоход!

Он уже больше часа в пути. Наверное, половину расстояния преодолел. Воздух синеет, близятся сумерки, надо торопиться, в темноте заблудишься. Узкая тропка еле видна, он временами теряет ее, идет напрямую тайгой, потом снова выходит на тропу.

Остановившись на минуту, чтобы поглубже вдохнуть и набрать полную грудь воздуха, он услышал слабый, протяжный, прерываемый ветром звук, похожий на крик человека или собачий вой. Постоял, послушал: нет, звук не повторился. Почудилось, решил он, и тронулся. Но через некоторое время на ходу даже сквозь шарханье лыж по сухому, рассыпчатому снегу снова услышал впереди тот же звук. Остановился. Звук доносился с той же стороны, что и первый раз. Теперь он мог различить, что кричал человек. Федор прибавил шагу. Его дорогу пересек лыжный след и ушел вправо в тайгу. Именно оттуда доносился крик. Что он означал? В тайге попусту не кричат. Значит, человек зовет на помощь.

Федор свернул на лыжню и побежал в ту сторону, куда она вела. Останавливался, слушал, проверял, в правильном ли направлении идет.

И вот он увидел того, кто кричал.

Среди бурелома, провалившись по пояс в снег, лежал старый эвенк и охрипшим голосом кричал:

— О-о-о! Люди!.. Помоги!..

Безволосое морщинистое лицо искажено болью, глаза закрыты, темные волосы усыпаны снегом, шапка валяется рядом.

Федор поднял шапку, надел человеку на голову, спросил:

— Что с тобой, отец?

Эвенк схватил руку Федора, прижал к груди:

— Афанасий я, Шурыгин, охотник. Нога сломал. Яма провалился. А ты кто? Как нашел меня?

— Ладно, потом объяснимся.

Федор разгреб снег вокруг человека и увидел, что сломанная правая лыжа, залитая кровью, застряла между толстых стволов бурелома. Отвязал лыжи, попробовал вытащить охотника из провала между стволов, но тот так закричал и забился от боли, что пришлось опустить его. Очевидно, перемена положения сломанной ноги вызывает боль. Надо брать охотника ниже, под ноги.

— Афанасий! Хватай меня крепко за шею, — приказал он охотнику, медленно, осторожно поднял ухватившегося за него охотника и уложил на снег. Разрезал ножом пропитанную кровью штанину и испугался: выше колена из раны торчал острый конец сломанной кости.

— Плохо наше дело, батя. Открытый перелом.

Стал припоминать, что надо делать в таких случаях. Вынул из рюкзака полотенце, забинтовал Афанасию рану.

— У тебя нож есть? Где он?

Большим охотничьим ножом нарезал длинных прямых сучьев. Но чем привязать их к ноге? Нужна веревка… Он тоскливым взглядом обвел сумеречное небо, неподвижные деревья… Мороз градусов двадцать… Через час будет темно… Как потащить раненого? На руках далеко не унесешь, да и ногу нельзя тревожить… Если бы была веревка!.. Он вывалил содержимое рюкзака: ничего подходящего… Книга Радынова, с которой он не расстается… Да еще этот ненужный костюм, навязанный художником… Мелькнула мысль… Федор надел костюм художника, а свою брезентовую штормовку — и куртку и брюки — располосовал на ленты — получились отличные веревки! Теперь за дело! Первое — привязать лубки к ноге. Второе — вырезать две березовые жердины, соединить их лентами — получилось некое подобие волокуши, на которой возят грузы в тайге. Третье — осторожно переложить охотника на волокушу, привязать его к жердям.

— В Подъеланку дорогу знаешь, батя? Сколько до нее? Семь километров? Ну, батя, поехали! Только перестал бы ты орать, на нервы действуешь! Ты скажи, какой черт тебя занес в такой бурелом?

— Капкан на лису проверял… Нет зверя… Снег большой… Ушел зверь…

Федор взял жердины под мышки и поволок раненого за собой. Идти пришлось медленно, упираясь лыжами в снег…

Теперь, наверное, на теплоход он опоздает… Нет, он конечно же понимает, что жизнь человека неизмеримо дороже его свидания со Светланой, и ему даже не приходила в голову мысль бросить раненого… Но почему именно сегодня, когда решается судьба всей его жизни, на его пути встретился раненый охотник, с горечью думал он.

Уже стемнело, когда тропа вышла на санную дорогу, шедшую по берегу Студеной, и Федор увидел вдалеке, километра за три, тусклые окна Подъеланки и, самое главное, освещенный огнями теплоход, стоявший у причала! Задыхающийся, мокрый от пота, Федор на минуту остановился, чтобы перевести дыхание — сердце билось в груди гулким колоколом, — и подумал: неужели после всего, что он преодолел, — и не успеет на теплоход?