Николай Мординов - Беда

Тогойкин несколько раз тряхнул бочонком, и шаги его стали тверже.

Вася ушел в самолет. На безмолвном белом просторе трепетал и метался маленький огонек, величиной с тетерку…

И тут из бездонного чрева мрачной тьмы вышла огромная фигура человека, с трудом обхватившего что-то большое и круглое. Человек осторожно поставил свою ношу на землю и, пристально глядя на пламя, выпрямился, пошатываясь. Обледеневший снег на его одежде начал таять. При колеблющихся отсветах пламени, сквозь быстрое мелькание густо падающего снега, казалось, что человек с головы до ног одет в чеканное серебро и оно переливается и играет огненными бликами.

Тогойкин не обратил никакого внимания на то, что кто-то неподалеку вскрикнул, что заскрипели на снегу чьи-то шаги.

— Коль-ка-а! — громко, в самое ухо, прокричал Вася и навалился на Тогойкина.

Тогойкин вздрогнул и очнулся, уже сидя на снегу.

— А это что?

— Масло… — сказал Николай, поднимаясь, и, отстранив Васю, наклонившегося к бочонку, сам схватил его обеими руками и устремился к самолету. Вася, поддерживая его под руку, пошел вместе с ним.

Закатив бочонок в самолет, парни вместе зашли туда, и Тогойкин медленно опустился на пол.

— Это — масло, — еле слышно проговорил он. — Волки… Лыжи бы… Записку…

— Мое масло? — удивился Фокин.

— Он бредит. Уложите его, — послышался голос Иванова.

«Нет… Я сейчас выйду к костру», — хотел сказать Тогойкин, но только беззвучно пошевелил губами и медленно начал валиться на бок.

Он не слышал, как девушки кинулись к нему и принялись стягивать с него одежду, покрывшуюся коркой льда.

Так прошел третий день.

Зимний тракт, проложенный по льду широкой реки. Поднимая густые клубы пыли, мчатся навстречу друг другу груженые машины. Тогойкин выскочил из тайги и побежал вниз по склону высокой горы. На бегу он стал вдруг совсем легким, невесомым, оторвался от земли и полетел. От быстроты полета в ушах гудело, щеки пощипывал мороз, щекотало глаза.

Он долетит раньше, чем встретятся машины, и с криком о помощи встанет посреди дороги. Но, пролетая над дорогой, он не сумел остановиться, и дорога промелькнула под ним тоненькой седой черточкой. Тем временем мчавшиеся навстречу друг другу машины встретились, волочившиеся за каждой из них шлейфы клубящейся пыли слились воедино, и машины через мгновение уже неслись в разные стороны. И хотя Тогойкин долетел уже до вершины горы, что возвышалась на противоположном берегу, он это отчетливо видел через ставший совсем прозрачным затылок. В великой досаде он несколько раз перекувыркнулся в воздухе и громко прокричал:

— Стойте! Стойте, говорю я вам, подлецы вы окаянные!

От собственного крика он проснулся.

Окошечко посветлело. Обе девушки испуганно глядели на него. Рядом кто-то спал, плотно прижавшись к нему спиной. Тогойкин догадался, что напугал людей своим криком, и затаился. Немного погодя послышался тихий говорок Иванова:

— Накройте его потеплее…

Тогойкин сомкнул веки и потому не узнал, кто из девушек тихо укрыл его чем-то мягким. Краешком глаза он стал наблюдать за людьми, испытывая к ним чувство необыкновенной нежности. Обе девушки сидели возле Калмыкова и о чем-то шептались. Иванов внимательно разглядывал свою ладонь. Попов в глубоком раздумье сверлил пространство единственным глазом. Фокин громко храпел, и это походило на фырканье лошади, пустившейся вплавь. Изредка слышался слабый стон Калмыкова.

Значит, он спал, значит, все это было во сне. И тянущиеся к небу высокие ели над глубоким каньоном речки. И волчьи следы. И бочонок масла. И машины, мчавшиеся по замерзшей реке… Да, но откуда же взялась пыль, шлейфы пыли на льду? Фу-ты, черт, да и видел-то это он все сверху, он же летел…

— Коля, ты проснулся, что ли? — тихо спросил Попов.

— Тише! — тотчас послышался голос Иванова.

Вася спал, крепко прижавшись к нему спиной. «Значит, костер давно уже потух», — подумал Тогойкин и, быстро откинув в сторону все, чем он был укрыт, сел. Торопливо одеваясь, он почувствовал, что одежда его сухая и теплая. Все ясно — он крепко спал и все это видел во сне!..

— Да, да! — с опозданием откликнулся он на вопрос Попова и выскочил из самолета.

Выпало много снега. Все вокруг притихло. Казалось, не снег, а толстый слой ваты, укрывший землю и облепивший деревья, поглотил все звуки. А костер горел, выбрасывая веселые языки пламени.

Схватив несколько тонких сучьев, лежавших на снегу, Николай покидал их в костер, поднял бак, валявшийся тут же на боку, плотно набил его снегом и поставил на огонь. А сам отправился в лес. Послышался негромкий треск. Так ломается тонкая ветвь. Тогойкин не обратил на это внимания и пошел дальше. Но вот из густых зарослей молодых лиственниц уже явственно донесся треск ломающихся веток и шуршание дерева, которое тащат волоком. Тогойкин удивленно остановился, но тотчас бросился вперед и, сбивая на ходу снег с ветвей, вышел навстречу Коловоротову. Тот волочил по земле тоненькую, сухую лиственницу, а второй рукой крепко опирался на посох. С великим трудом, низко согнувшись, передвигался этот человек.

— Семен Ильич!

— О-о! — Коловоротов от неожиданности выпустил деревцо и едва удержался на ногах. — Ты почему это встал?

Он начал топтаться на месте, пытаясь поднять свою ношу, но подскочивший Тогойкин не позволил ему.

— Семен Ильич! Ты, пожалуйста, иди себе потихоньку. Ты ведь ногу разбередишь. Я сам донесу.

— Не-ет! Столько пройти и вернуться с пустыми руками…

Тогойкин вывернул два тоненьких, высохших деревца и воткнул перед ним в снег:

— Неси эти. Я сейчас.

Коловоротов помолчал, потом неохотно выдернул из снега оба деревца и, опираясь на них, двинулся дальше.

«Ушел», — с удовлетворением подумал Тогойкин и стал бродить по глубокому снегу, собирая ветви и сучья и бросая их в кучу. Оглянувшись, он увидел, что Коловоротов стоит поодаль, опершись на деревца, и наблюдает за ним.

— Коля, ты вчера много прошел?

— Мало, мало… А что? Снег очень уж глубокий…

У Тогойкина забилось сердце. Не переставая работать, он ждал, что Коловоротов что-нибудь скажет про масло. А тот решил, что парень настолько увлекся делом, что не желает разговаривать, и потому заковылял дальше.

Поглядывая на широкую спину старика, с трудом выволакивающего свою больную ногу из снега, Тогойкин продолжал трудиться.

Значит, все это ему приснилось? А как добрался он до своих? Если бы он в самом деле принес масло, то кто-нибудь непременно обмолвился бы об этом. Ах, как все ужасно! Пока еще есть силы, пока все живы, надо искать людей. Хорошо бы лыжи… Написать записку… Опять записку!