Николай Мординов - Беда

Пока Тогойкин с товарищами ездили на озеро, у Калмыкова началась агония и его перенесли в смежную комнату. Все медики ушли туда. Остальные собрались возле Иванова и Попова. Маркин и Титов тоже были здесь.

Там умирал человек. Умирал солдат…

Слышался тонкий звон каких-то легких инструментов, доносился шепот врачей, ухо едва улавливало их мягкие шаги.

Нельзя было громко разговаривать, но неловко было и молчать. И потому люди тихо переговаривались. Впрочем, все они, пережившие вместе эти трудные дни, понимали друг друга и без слов. Стоило Александру Попову подумать: «Хорошо, что нет Фокина», как Иван Васильевич Иванов, взглянув на него, подумал о том же.

В полночь вышла к ним Анна Алексеевна и, глядя куда-то в пространство, поверх голов, сказала тихим, но твердым голосом:

— Товарищ Калмыков скончался…

Все, кто мог держаться на ногах, встали и склонили головы.

И в это время где-то в задних комнатах клуба вдруг громко заговорило радио. Сначала людям захотелось поскорее пойти и выключить репродуктор, так некстати заговоривший в этот момент. Но, услышав знакомый и такой необходимый каждому голос диктора, люди даже не заметили, как поднялись их головы, как посветлели их лица.

Жизнь, как всегда, одерживала верх над смертью.

Так прошел двенадцатый день.

В 1943 году у нас в Якутске рассказывали об одном пареньке, который уцелел при аварии упавшего в тайге самолета, с большими трудностями добрался на самодельных лыжах до населенных мест и с помощью колхозников спас оставшихся в живых товарищей по злосчастному рейсу.

Много лет спустя случай свел меня с этим человеком, ставшим уже к тому времени известным в наших краях советским работником. Он оказался моим соседом по больничной палате. От рассказа о своем давнем многокилометровом походе через зимнюю тайгу он упорно уклонялся, вовсе не считая его каким-нибудь подвигом. И все же в тоскливые вечерние часы я осторожно выспрашивал его, шаг за шагом восстанавливая все обстоятельства того происшествия.

Сквозь заснеженную таежную чащу пробирается одинокий человек. Его неуклюжие лыжи могут сломаться в любой момент, да и сам он, голодный и до крайности изнуренный, того гляди повалится на снег, чтобы уже больше не подняться…

Принято считать, что в подобных случаях наша суровая якутская зима и наша беспредельная тайга непримиримо враждебны человеку. Но в моем понимании зима вовсе не сопряжена с жестокими муками для человека и со смертью природы. Зима — это пора подготовки к ликующей весне и благодатному лету, к тому же пора, отмеченная своей неповторимой красотой и гордым величием.

В отношениях человека с природой нет и не может быть каких-то особых тягостных периодов. Природа вся целиком, во все времена года неизменно мила сердцу того, кто родился и живет в ее окружении.

Горячая сыновняя любовь к родной природе, к родному краю способствует здоровому нравственному развитию человека, вселяет в него бодрость, побуждает его к творчеству.

В этой повести, основанной на фактическом материале, я, разумеется, кое-что домыслил и представил себе по-своему, но в основном старался не отступать от правды реальных событий. Больше всего мне хотелось выразить свое преклонение перед человеческим мужеством и свою любовь к родной якутской природе. Насколько мне удалось эту задачу выполнить, пусть судит читатель.