Николай Мординов - Весенняя пора

— Очень сожалею, но не могу, — тихо повторил он. — Вот если б ты справку улисполкома принес об освобождении тебя от работы в наслеге…

— Хороший парень, ох, хороший парень! — басил Буров, искренне сочувствуя Никите.

— Справка будет! — горячо воскликнул Никита под конец. — Разрешите идти.

Через час Никита уже был на дороге в Нагыл.

Разговор с Афанасом в улусном исполкоме, начатый в весьма дружеских тонах, окончился ссорой. Афанас расспрашивал о наслежных делах, о строительстве школы, о людях. А Никита все сворачивал на войну, а затем, заранее рассерженный предстоящим отказом, решительно заявил о своем уходе в армию. Афанас сморщился, как от зубной боли:

— Опять!.. Никита, мы же с тобой который раз об этом говорим! Смеешься ты, что ли, надо мной?

— Ты смеешься!..

— Ну, давай все бросим работу и пойдем разгуливать по фронтам…

— Значит, наша Красная Армия…

— Дай договорить и не цепляйся к слову, как репей к торбасам. Уйдем все на фронт и все дороги в наслеге откроем генералу: приходи, мол, и властвуй! Нет, брат, ты эту мысль выкинь из головы. Все тебе в разведку хочется скакать, а как заполняешь окладные листы сельхозналога? Будто ворона по песку расхаживала да часто останавливалась и… ну, словом, объелась она в этот день. Стыд и позор! Самый боевой парень на Талбе — и такой почерк!.. Нет, брат, мы должны уметь не только стрелять, но и писать.

— Я ухожу! — вскочил Никита.

— Куда? А, понимаю: переписывать окладные листы!

— Не смейся! Ухожу на фронт — и все! Если мы тут будем сидеть да окладные листы переписывать, вот тогда и придет твой генерал.

— И генерал уже стал моим! — усмехнулся Афанас, вытаскивая из кармана кисет. — Ты, Никита, не прыгай, как жеребенок. Ему, жеребенку, всего два месяца, а тебе чуть ли не двадцать лет! Будем тут с тобой работать… Кстати, скоро ли думаешь жениться? Как у вас там дела с Агашей Кирилловой? Меня не забудь пригласить.

— Я уйду на фронт! А там на учебу! — Никита решительно встал и надел шапку.

— А директива оттуда? — Афанас ткнул пальцем в сторону потолка. — «Советские работники остаются на местах…» Будем судить как дезертира.

— Дезертир — это кто из армии уходит. А я в армию…

— И-и-и! — укоризненно пропел Афанас, раскуривая трубку. — Всякий, кто самовольно покинул место, указанное ему партией, — дезертир. А нам, брат, с тобой партия повелела работать здесь. Я тоже просил, и учитель Кириллов просился, а нам сказали оттуда…

— С потолка?

— Да, брат, высокое начальство. Сказали: пусть один будет работать председателем улисполкома, другой — учителем, третий — секретарем наслежного совета. Надо думать — партии виднее. Значит, с генералом и без нас с тобой справятся.

— Справятся! При помощи бандитов?!

— Что? — сердито воскликнул Афанас. — Каких бандитов?

— А в добровольные отряды кто больше всего записывается? Бывшие бандиты…

— Вот что, Никита! Ты брось эти разговоры! Мне некогда. А если ты действительно так серьезно заблуждаешься, попрошу комсомольскую организацию, чтобы занялась тобой. Воюют против белых не только добровольные отряды, а вся Красная Армия. Да и в отрядах этих не одни бывшие бандиты. А если они и есть, то только такие, что раскаялись и стремятся загладить свою вину перед советской властью. Будь спокоен: там самый строгий отбор, и настоящих коммунистов много… Что?.. Почему Сюбялирову можно, Ковшову, Кадякину и всем другим? Ну, значит, партия решила, что они там больше пользы принесут, а мы — здесь… Ты, Никита, парень неплохой, но вот давно я замечаю, что горячишься зря и говоришь частенько не подумав. Вот иной раз наступишь на болото: р-р-р! Пузыри выскакивают! Думаешь — кипит там все! Сила! Ан нет, просто под болотом пусто… Ну, до свидания, Никита! Заговорились мы с тобой! А окладные листы забирай и перепиши начисто. И… и будем считать, что партия наша видит лучше и думает глубже Никиты Ляглярина, очень хорошего, но еще не смышленого парня с Талбы. Привет там передавай.

И Никита, глубоко опечаленный, двинулся обратно в наслег, но уже по северной дороге, чтобы не встретиться с отрядом Маркова. Он понимал, что Афанас во всем прав, а все-таки, не переставая, думал о том, как бы ему вырваться на фронт.

«Конечно, там строго отбирают и присматриваются к добровольцам, но разве мы-то сами, без помощи бывших бандитов, не можем победить белого генерала?» — думал Никита.

Была середина января 1923 года. Никита, в общем, смирился со своей участью и теперь был целиком поглощен секретарскими обязанностями. Хлопот у него хватало. Вот и назавтра созывалось общее собрание жителей наслега. Добровольный сбор продуктов и теплой одежды для военных нужд, раскладка по заготовке дров и льда для школы и совета, раздача извещений о сельхозналоге, вывоз заготовленного леса для строящейся школы… Вопросов не менее двадцати, собрание на целый день!

Никита с братом Алексеем, учеником третьего класса, допоздна просидели в помещении совета, переписывая и составляя нужные к завтрашнему собранию бумаги. Кончив дела за полночь, братья решили остаться тут же ночевать, как они частенько делали, засиживаясь в совете. Они наскоро выпили крепкого чая, приготовленного боевой Евдешкой, поступившей в этом году в совет сторожем, и легли спать, с головой укрывшись Никитиной шинелью.

Проснулся Никита от раздавшегося над самым его ухом тревожного голоса Евдешки:

— Никита, вставай скорей! К тебе пришли.

Братья откинули шинель и разом сели на нарах.

— Кто пришел? Откуда?..

— Да вот… Говорят, из улуса…

Во мраке, по обе стороны ярко пылавшего камелька, стояли двое мужчин с ружьями.

— Ну, я пошел, а ты…

Высокий мужчина с ружьем обогнул камелек, на миг осветивший его смуглое лицо, что-то пошептал другому и вышел.

— Что скажешь, товарищ? — громко обратился Никита к оставшемуся незнакомцу и, не получив ответа, босиком подошел к огню, где сушились камусы.

Пришелец оказался Пудом Болтоевым, с которым когда-то в пансионе Никита целую зиму спал на одной постели и который года два назад уехал в Охотск.

— Пуд! Откуда ты?

— Оттуда, — Пуд махнул рукой на восток и вышел к свету.

— Охотишься? — кивнул Никита на ружье и тут только заметил, что это винтовка. — Постой, откуда у тебя такая?

— Никита… Ты ведь ничего не знаешь… — Пуд потоптался в нерешительности и добавил: — Тут ведь пришла белая армия!

— Где? Откуда? — завертелся Никита с камусами в руках и ринулся на улицу.

Босые ступни обожгло январским снегом. Никита сразу пришел в себя, шагнул обратно в помещение и, приоткрыв дверь, выглянул во двор. Кругом сновало множество вооруженных людей, в ворота заезжали оленьи нарты, кругом было шумно, все двигалось. Никита вернулся к камельку и стал не спеша обуваться.