Петр Проскурин - Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы
- Название:Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Современник
- Год:1981
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Петр Проскурин - Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы краткое содержание
Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
…Изба Захара Дерюгина оказалась вовсе не тихой обителью для будущих покорителей космоса. Она — своеобразный атом, малая единица исторического пространства и движения.
Писатель говорит в одной из начальных глав «Судьбы» о решающей закономерности исторического бытия страны в первое десятилетие после Октября: «Огромная отсталая страна утвердилась на самом острие социальной эволюции мира».
И изба Захара, все село Густищи, с хуторами, одинокими дворами, стало как бы той расплывшейся, раздираемой противоречиями точкой, где давление перемен, обновляющих мир преобразований сконцентрировалось, уплотнилось… Давление это создало особые скорости, резкость нравственных сдвигов, породило опасность срывов, катастроф, нередкой ломки характеров, не выдерживавших чрезвычайных перегрузок.
Захар Дерюгин выброшен на гребень сложнейших событий именно историческими временами. Привлечение миллионов таких, как он, к участию в историческом творчестве и создало гигантское ускорение событий. Но, внося ускорение в борьбу и движение, сами новые и новые миллионы людей испытывали сложнейший процесс внутренней ломки. Те самые «швы» между социальными прослойками — середняк, бедняк, сочувствующий, колеблющийся и т. п. — прошли своеобразным образом через характер и все поведение Захара Дерюгина. Организатор колхоза, он не может часто «организовать» себя, победить многие стихийные настроения, анархию сырых эмоций, нелепых поступков. Он не может отказаться от свободы бесшабашного, молодецкого разгула, идет часто навстречу любым своим страстям… И тот же Тихон Брюханов вынужден — в связи с глухой молвой о связи женатого и многодетного уже Дерюгина с Маней Поливановой — грубовато напоминать ему:
«— Значит, говоришь, Советскую власть на… променял?
— Знаешь, Тихон…
— Я тебе не Тихон в подобном разговоре, а секретарь райкома, — жестко и коротко сказал Брюханов, по-прежнему не повышая голоса. — Мы только-только на ноги пытаемся стать, а такие, как ты, тут же под корень ее, любую новую идею, в глазах крестьянина… За это расстреливать надо…»
Сложность этого характера в том-то и состоит, что он и «новую Россию хочет строить», строить неистово, торопливо, и «свою любовь», привычки жить всецело, по веленью природы, не оглядываясь на суд людской, не заботясь о развитии в себе более сложного строя чувств, он не может прикончить.
При всем этом именно он, Захар, потерявший пост председателя колхоза, избитый братьями Мани Поливановой, в годы войны вообще исчезнувший из поля зрения односельчан, — подлинный центр всей движущейся панорамы романа. И жена его Ефросинья (замечательный женский характер, наделенный всевыносящим терпением, добротой), и дети Захара, и тот же Тихон Брюханов постоянно ищут у него ответа на самые важные вопросы бытия. Враг нового строя Родион Анисимов, сыгравший роковую роль в судьбе Захара, страшится, как и кулацкий сын, полицай Федька Макашин, даже биологического роста — детей Захара. И стреляет в тень, в подобие Захара!
Подобное доверие людей, надежды, обращенные к нему, создают в герое, живой частице народа, особую жизнестойкость, остроту зрения, исторический оптимизм. В часы Смоленского сражения Захар слышит голоса из прошлого, видит картины осады и подвиг мещанина Белавина. А когда он же, израненный и почти умирающий, лежит на краю минного поля — фашисты заставили его, пленного, тащить бороны через это поле, — в нем рождается великая уверенность: «…Он узнавал в себе нечто иное и готов был задохнуться от подступавшего к самому сердцу безжалостного острия — ведь если он, мужик в самой силе, ничего не мог, то что говорить о детишках, о бабах? Он был сейчас беспомощен и слаб, в любую секунду жизнь его могла оборваться, но именно от этой смертельно тающей остроты в себе появилась, окрепла уверенность , что никакого успешного продвижения немцев к Москве нет и не может быть, что война вот теперь только начинает бушевать вовсю и что против разгоревшегося в ненависти сердца народа не может устоять никакая сила» (разрядка моя. — В. Ч. ).
Роман «Имя твое» (1977) был написан одновременно с появлением повестей Валентина Распутина «Последний срок» и «Прощание с Матерой», повести Виктора Астафьева «Последний поклон» и его же романа «Царь-рыба», чуть позднее повести Виктора Лихоносова «Люблю тебя светло», некоторых рассказов и повестей Василия Белова, то есть тех произведений, которые выдвинули деревенскую прозу — в определенный момент — в центр внимания критики. В этих произведениях произошло, отмеченное сразу же критикой, качественное изменение природы деревенской прозы: в ней ослабел в известной мере интерес к событийной экономической и социологической стороне жизни села, к «производственным» узелкам сюжета, углубился интерес к моральным проблемам, к сдвигам и изменениям в нравственном фундаменте деревенской жизни.
В круг этих же вопросов вводит читателя и роман «Имя твое». Всем — от директора завода Чубарева, академика Лапина, секретаря обкома Петрова (его «голос» как бы из небытия доносится до Брюханова со страниц тетради-дневника!), — всем важна возвышенная связь времени, залог прочности всех дел, всех завоеваний. В связи с этим в романе еще более возрастает значение главного героя. В связи с Захаром — он фактически и живой человек, и легенда — происходит множество событий, «развязывающих» давно завязанные узелки. О порог дома Захара — в леспромхозе на Каме или снова в Густищах — бьются волны высоких, трагедийных страстей.
Вот бывший бендеровец Загреба… Он и здесь, на Севере, терроризировал всю округу… Но власть его не полна, не «природна», не действительна, пока еще есть в мире Захар. Он ищет ответа на муки совести у Захара:
«— К тебе люди тянутся, ты в передовиках ходишь, а люди тянутся к тебе, хотя здесь передовиков не любят. Значит, ты зачем-то им нужен. Зачем же?»
Дело не только в защите Захаром несчастной, многодетной, униженной Загребой семьи Брылика… Захар убивает в самом Загребе убеждение, на котором держится его самоуверенность, власть над людьми. Террор страха, «расцвет» низменных инстинктов, бандитская мораль «умри сегодня ты, а завтра я» — на всем этом держится царствие Загребы. Оно все — от мира сего в его худшем исполнении. Но доволен ли сам Загреба, устойчив ли он хоть временно?
«— Пожар у меня все по ночам в голове, Дерюгин… мозг горит. Неужели все только приснилось — надежды, счастье, сказочные страны, все рассыпалось падучей звездой? Теперь только тьма, комарье, — передернул плечами Загреба, — медвежатина, бандиты, грязь…»
Другой моральный поединок, совсем уж без физического действия со стороны Захара сгубивший полицая Макашина, — встреча Захара с этим недобитым, давним недругом нового мира. Макашин, спрятавшийся от суда, сжившийся с маской, умело скрывший ото всех свое прошлое и даже покоренный, «смиренный» той добротой, которую к нему, мнимому окруженцу, проявляют лесорубы, сплавщики, вдруг увидел портрет Захара Дерюгина, ударника лесопогрузки, в малоизвестной газете. И в нем тотчас же родилось «неутихающее желание встречи с ним». Макашина тянет к Захару как к свидетелю его предательства, измен, его спора с эпохой. Он является к Захару с одной целью — увидеть и его в ничтожестве, увидеть и Захара песчинкой, гонимой историей…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: