Александр Андреев - Грачи прилетели. Рассудите нас, люди

Конюх Терентий Рыжов, прижмурив глаз от дыма цигарки, спросил скрипучим голоском, с намеком:

— Скажи, Владимир Николаевич, только по-свойски, по-простому, с охоткой ли ехал к нам, или так, поневоле?

В тишине было слышно, как потрескивал фитиль в лампе. Аребин помедлил, придумывая, как лучше ответить, ладонью провел по глазам, словно ярче хотел разглядеть старика с хитрым прищуром.

— Нет, — признался он, — большой охоты я не испытывал. Поймите меня хорошо, товарищи. Очень трудно в тридцать пять лет начинать строить жизнь заново… Но вопрос встал так: если это необходимо для нашего общего дела, буду строить ее заново. Другого решения нет и быть не может.

— Конечно, нелегко! — вздохнул кто-то с явным сочувствием. — А жена-то твоя, видать, по-другому рассудила?..

— По-другому, — неохотно согласился Аребин.

— А ты не горюй, — долетел из глубины, от двери, задорный со смешком голос. — У нас девок хватает. Женим!..

Кое-кто несмело, как бы стыдливо рассмеялся. А Орешин, Коптильников и даже Прохоров невольно взглянули на Алгашову. Обернулся к ней и Павел Назаров.

Наталья уже не играла балованной улыбкой; пристально, серьезно следила она за Аребиным, и что-то испуганное, обреченное стояло в ее потемневших глазах.

Говорившего одернули:

— Сурьезный вопрос решается, а ты глупость свою выставляешь!.. В Москве родился или пришлый?

— Земляки мы, — ответил Аребин. — С Суры я. Еще до войны ушел на учебу в Тимирязевскую академию. Война помешала. Пришлось заканчивать учение после войны… Работал в сельскохозяйственном издательстве редактором. — Он опять провел ладонью по глазам, скрывая усмешку: вспомнил, сколько положили стараний, хлопот, труда — и он сам, и жена, и тесть, — чтобы не услали на периферию, сколько было встреч с какими-то влиятельными людьми, просьб…

— Как ни огибал нас, а завернуть пришлось…

— Как видите, пришлось.

— Судьба, Владимир Николаевич! — крикнул кто-то, смеясь.

— Тише! — Митька Просковьин поднял руку. — Я прошу слова. Хочу допытаться вот о чем… Скажи мне, пожалуйста, Владимир Николаевич, водочку потребляешь, чай?

— Водочку не пью, — спокойно заявил Аребин.

Митька изумленно закрутил головой.

— Неужто так и не пьешь? Чудно! — Он засмеялся. — Так мы тебя научим!

— Нет, не научите. — Аребин подался к Просковьину. — И запомни, Дмитрий: в пьяном виде в общественном месте при мне никто не появится.

Митька растерянно приоткрыл рот. Ему впервые ставили такие жесткие условия, и это его озадачило.

— Ну, а что ты со мной можешь сделать, если появлюсь? Удалишь с собрания? Эка беда! Заплачу, гляди-ка!..

Вступать с Просковьиным в спор и давать разъяснения о вреде алкоголя было бесполезно да и неуместно.

— Мы для тебя, Дмитрий, вытрезвитель построим, — пообещал Терентий Рыжов.

Митька ахнул:

— Чего?!

— Оборудуем его по последнему слову техники, — разъяснил Рыжов. — Как напьешься — сейчас тебя в вытрезвитель и сунем. А там похуже, чем в аду: в одной стороне ледяной душ поливает, в другой — котлы кипят, выпаривают из таких, как ты, Дмитрий, пьяный кураж.

Митька весело ответил на шутку:

— Мы в семи котлах варены — не берет, дядя Терентий! У нас еще коровник не построен, а ты — вытрезвитель!..

— Коровник, может, потому и не построен, что вытрезвителя нет, — мимоходом заметил Аребин.

Люди, удивленные столь странным и, быть может, верным открытием, заулыбались.

— Вытрезвитель в нашей местности — дело новое, — проговорил Прохоров и тоже неожиданно улыбнулся. — Мы не против новшеств. — Он поддержал шутку Аребина. — Но пускай товарищ Аребин скажет, надолго ли к нам приехал и с чего думает начать свою деятельность.

— Мы тоже думаем про это, — подтвердил дед Константин Данилыч. — Москва, как магнит, так всех и тянет.

— А мы его не пустим, — прохрипел Мотя Тужеркин.

Аребин понял, что на такой вопрос отшутиться нельзя.

— Не знаю, — сказал он серьезно. — Как покажут дела… А дела у вас, как я нагляделся, такие, что надо бы хуже, да некуда. Но я не командовать вами приехал, не учить, а учиться у вас. Работать будем сообща. Без вашей помощи мне ничего не сделать. Наживаться, копить капиталы я не собираюсь. Угол и чашка щей всегда найдутся… А сумеем поставить на ноги колхоз — честь и хвала нам всем, не осилим — значит, я плох и вы не лучше. Если вы меня изберете и я останусь тут жить, то заранее заявляю: жуликам, бездельникам, пьяницам не будет от меня пощады. Меня в чем-нибудь уличите — мне не давайте пощады.

— Это хорошо, — одобрил Митька Просковьин. — Это ты толково говоришь. А смелости у тебя хватит возразить секретарю райкома или вот товарищу Прохорову?

Прохоров встрепенулся:

— Что такое? Что ты сказал?

— Это я к товарищу Аребину, — пролепетал Митька, отступая назад, упираясь лопатками в грудь Павлу.

— Не хватало еще слушать всякую болтовню! — Прохоров грозно взглянул на Орешина.

— Просковьин, замолчи! — Орешин возвысил голос. — Я попрошу тебя вывести!

— Когда чувствуешь свою правоту, — сказал Аребин, — особой смелости не нужно.

— Кто еще хочет говорить?

Павел Назаров крикнул, указывая на Аребина:

— Что вы пристали к нему? Отвяжитесь! Человек сердце раскрыл перед вами, идет к нам с чистой душой, а мы вопросами его залепили!..

Алена Волкова, тыча в спины острыми кулачками, протолкалась к Павлу, подергала его за рукав. Павел не знал, кто его теребит, и отмахнулся.

— Голосуйте скорее!

Алена дернула его уже настойчивей.

— Наклонись-ка ко мне! — с тревогой прошептала она.

Павел склонил голову. Старуха торопливо зашипела ему на ухо:

— К Шурке Осокиной приехал Коляй Фанасов. На грузовой машине. За картошкой. И ее, Шурку, забирает. Лукерья и вещи уже укладывает. Сейчас у нее за столом сидит, сама видела. — И вскрикнула тихонько и слезливо: — Ой, рученька моя! Сломал, пусти ради Христа!..

Павел отпустил руку Алены, с трудом разогнул спину, глаза видели лишь зеленые зыбкие круги возле лампы. Он только теперь понял, почему нет здесь Шуры: готовится к отъезду. Ослепленный, ничего не разбирая, он двинулся к выходу напролом. За ним поспешил встревоженный Мотя Тужеркин, за Мотей проскользнула Алена Волкова.

Аплодисменты настигли Павла уже на крыльце — Аребина избрали председателем колхоза.

— Куда ты, Пашка? — попытался остановить его Мотя Тужеркин.

Павел отмахнулся.

— Не задерживай ты его! — Алена, семеня за парнями, разъяснила: — Коляй за Шуркой приехал. Ты посмотри, Матвей, за ним, не взял бы он какую рогатину — беды не оберешься.

— Ладно, присмотрю, — пообещал Мотя, отмеривая саженные шаги. — Ты домой иди.

— Ишь какой! Так я и оставила вас одних! А вдруг подмога понадобится или сбегать куда, позвать кого?.. — И трусила, спотыкаясь в темноте, сбоку Моти Тужеркина.