Сергей Гуськов - Пути и перепутья

— Видал? Читал? — Оборотов обвел красным карандашом и без того броские строчки. — «Инженер вскрывает резервы. Репортаж из министерства». Классически подано? И материал, что называется, густой, без туфты. Даже Прохорова ущипнули за консерватизм. Вот так! — Редактор отложил газету в сторону. — А мы зеваем! Мне уже нахлобучка была от первого! Из дома вытащили: в центральной газете портреты наших передовиков помещают, а мы не мычим, не телимся! Садись!

И редактор мелкими шажками закружился по кабинету.

— Значит, так… Завтра заводской партактив. Кстати, вот тебе приглашение, будешь писать отчет. Но соль пока не в том. Есть шикарная идея! В зале на стульях разложить нашу газету — целиком о заводе! В центре, с портретом, на три полные колонки — сочный очерк о Хаперском. Времени на подготовку кот наплакал. Но тебе и карты в руки! Ты с Хаперским с пеленок знаком!

— Мне? О Хаперском? — Я вскочил. — Ни за что! Понимаете?..

— Клади удостоверение!

Хаперский во все глаза смотрел на меня с газетного листа.

— Нет! — Я прижал рукой карман с корреспондентской книжечкой. — Не могу!

— Тогда не перебивай!.. Хаперский вчера вернулся, а на днях насовсем уедет в Москву. Его, наверно в пику Прохорову, замминистра берет к себе — референтом. Квартиру сулят московскую. В общем, Хаперский устроился как бог… — Оборотов лизнул пересохшие губы, прямо из графина глотнул воды. — Он мне звонил, а сейчас у Чечулиных. Там его и перехвати. Построй очерк на том, как и от чего Аркадий шел к своему проекту…

— Но он его украл! — вырвалось у меня.

— Украл?! — Оборотов опустился на стул, глаза его будто примерзли к очкам. — Есть доказательства?

— У меня? Доказательства?.. Н-не знаю…

— Впрочем, есть или нет — какая разница? Что теперь сделаешь? — Оборотов приподнял центральную газету. — На гарнирчик, чтоб очерк не был сухим, подай какой-нибудь эпизод — школьный или военный…

«Но он же трус!» — чуть не крикнул я, тут же услышав встречный вопрос: «Есть доказательства?»

Крыть было нечем. Я промолчал. А редактор, обойдя свой широкий стол, нажал на мое плечо костистой рукой.

— Считай, это первое тебе серьезное поручение, и лишь от тебя зависит, чтоб оно не стало последним. Конечно, не фунт изюма — выдать очерк за день. Но, кроме тебя, поручить некому.

Я вышел от Оборотова, уже не думая о Хаперском. Что-то сдвинулось во мне. Так, ныряя к земле сквозь непроницаемую облачность, теряешь из виду и небо и землю и будто слепнешь в сырой ватной мгле. Но выручают приборы — бесстрастные, точные, или включается спасительный автопилот. Вот, кажется, подобный «автопилот» и взял меня под опеку. И я подчинился ему, подсознательному стражу моих поступков.

И этот мой автопилот повел меня прямо к Чечулиным — без колебаний, механически. Знакомая арка, скользкая крышка гидранта, скрипучая лестница — приметы верного курса. За дверью Чечулиных громко смеялись. Я постучался. Открыла Ира и на этот раз не позвала мать. Только отступила на шаг и, склонив к плечу голову, осмотрела меня сквозь прищуренные веки, как нелепый посторонний предмет. В платье вишневого цвета, с модной прической, она стала еще красивее. Но голос прозвучал грубовато, как у Олимпиады:

— Зачем ты явился? Не будь мальчишкой.

Мой автопилот не ведал ни преград, ни стыда — с расчетом, чтобы слышали все, я громко сказал:

— Мне нужен Хаперский. Он здесь?

— Василий? — из комнаты, будто караулил, тотчас вышел Аркадий. — Быстро ты, однако!

Он заметно осунулся — видно, крепко выложился ради своей аферы, но все, начиная с ботинок, костюма, сорочки ослепительной белизны до дежурной улыбки на обостренном лице, было новеньким как с иголочки.

— Солдат всегда солдат! — Он снисходительно хлопнул меня по плечу. — Приказано — явился! — И уже домашним тоном объяснил Ире: — Он от Оборотова. Они, чудаки, решили очерк обо мне дать… Запоздало, провинциально, но… — И он повернулся ко мне: — Я скоро. Подожди, если хочешь. Олимпиада Власьевна Москвой интересуется.

— А что ей интересоваться? — раздался на всю квартиру голос нашей Липы Березовны, подоспевшей в прихожую. — Москва есть Москва! Не дыра какая-нибудь! И если Ира не возражает, то бог с вами, поезжайте. Авось и меня, старуху, не забудете. Только учтите, младенцев нянчить не буду. Хватит! Со своими намыкалась!

— Что вы, Олимпиада Власьевна! — Хаперский зарозовел. — Я очень вас уважаю…

— Не лебези. — Чечулина подалась от него в сторону. — Я сказала тебе: дочь сама все решает.

Ира, окрестив руки, охватила ладонями плечи, скользнула по мне невидящим, отчужденным взглядом и скрылась в комнате. Хаперский поспешил за ней.

— Ну что? — воинственно подбоченилась передо мной Олимпиада. — Яружкой устроился?

— Ярыжкой, мама! — послышался голос Раисы в соседней комнате, и крупная голова Олимпиады горделиво вздернулась.

— Небось вокруг Лизоньки своей хлопочете? Письмо-то в Москву подписал? Пишите куда хотите! Глупость-то свою выказывайте!

Уже потом я подумал: а хорошо бы было сообщить Липе Березовне и о подписи Хаперского — вот был бы скандал! Но я стоял намертво.

— Аркадий! Долго тебя ждать?

— Боже мой! — донеслось из гостиной. — Что за спешка?! Не хочешь, не жди, встретимся на заводе. Я к обеденному перерыву в цех приду, рассчитываться!

И мой автопилот повел меня на завод — в комитет комсомола.

Все три его комнаты были заполнены людьми, возле столов Олега и его заместителей царил гвалт, как на базаре. Тут сдавали ведомости с членскими взносами и листали подшивки газет или журналов; кто-то тихонько бренчал в уголке на гитаре, а один парень, присев на корточки, во все щеки надувал новенький волейбольный мяч. Олег обрадовался мне:

— Салют, Василий! Каким ветром к нам?

Он вывел меня в длинный коридор.

— У нас сегодня с утра учеба цеховых комсоргов, — объяснил он. — Я договорился с директором, чтобы их на целый день с производства отпустили. А сейчас перерыв. Прохоров и сам на семинаре толково выступил… А еще знаешь кто был? Ни за что не догадаешься… Цыпа! Зарницына!.. Да, да! Она под старость лет активной комсомолкой заделалась. Нам с тобой непременно надо ее навестить: знаешь, с какими светилами знакома?.. Так вот… А сюда я ее приглашал, чтобы всех насчет вечерней школы зарядить, обеспечить к осени полный набор… На большой спор всех она вызвала. Мол, необязательно себя навеки приковывать к одной профессии, если она выбрана впопыхах или по необходимости. Что это даже преступно и разорительно для общества — не давать волю мечте и задаткам, если они в человеке заложены. У каждого, кто молод, мол, все впереди. А что? Все правильно! Нечего только себе под нос смотреть! А некоторые засомневались: не слишком ли, мол, на личностные интересы напирает, не разбегутся ли все с завода?.. Полезный спор, пусть ребята думают. А то затыркали мы их тут текущими делами, душе не даем вздохнуть. А ведь она у каждого есть. И ей поддержка нужна. Для души — подожди! — мы и Лизоньку еще сюда пригласим, и Петра Кузьмича… Вот… Вечером главный конструктор будет — Полшков. Помнишь Деда нашего? Сын его. А сейчас Володьку Елагина ждем.