Михаил Никулин - Повести наших дней

Круг света от дотлевавшего на костре тернового сушняка уменьшался, серел, а звездная россыпь становилась ярче, смелее охватывала загадочные глубины темного неба.

— Ты, Тит Ефимович, гляди не потеряй письма. Оно — ох как нужно, и не только моей двоюродной сестрице Моте, но и каждому, кто стремится быть человеком в полный рост, а не куценьким. А?..

Огрызков так же задумчиво ответил:

— Ваня, я полностью придерживаюсь такого же мнения.

Протекли одна-две минуты молчания. Далеко на западе они заметили, как повисали и гасли ракеты.

— Это «их» работа, — сказал старшина. — Освещают наши прифронтовые тылы. Давай, Тит Ефимович, спать, а то как бы ночью нас не потревожили.

Они затушили костер, вошли в шалаш. Натрудившись за день, они скоро крепко заснули.

В глубокую полночь их разбудил Щебуняев. В отдалении взрывались бомбы. По кустарникам там и там полыхали отсветы разрывов. В звездном небе скользили малоприметные огни самолетов. По ним били зенитки откуда-то оттуда, где днем чернела окраина темного леса, надежно укрытого теперь полуночной тьмой.

Все трое они теперь спешили к проселку. На свободном поводе за Щебуняевым бежал под казачьим седлом рыжий конь, привыкший со своим хозяином жить беспокойной жизнью.

Щебуняев на бегу говорил:

— Пока двигаемая без потерь, если не считать легко пораненную корову из колхоза «Красный берег» да двух убитых овец из того же хозяйства… Выгнали скот на оголенное место, а «они» вроде ждали этого: сыпанули сверху сначала ракеты, а потом и бомбы… Бомбы разорвались поодаль, а все ж осколки долетели…

Ускоряя бег, старшина отвечал Щебуняеву:

— На голых местах этим гадам приволье!.. На голых местах «они» могут… Нам, Тит Ефимович, — обратился старшина к Огрызкову, — надо прибавить скорости… Наше с тобой место у широкой поляны. Отвернуть от нее движение влево — наша задача. Поляна «их» летчикам хорошо знакома. Вот они уже сбрасывают на нее ракеты…

И тут среди звездного затишья полуночи сзади, издалека, послышались сдержанные, протяжные выкрики:

— Митрофан Михайлович! Щебуняев! Ты тут нужен!

— Нужен — значит, спешить надо! — остановился Щебуняев.

— Давай туда. Зовут настойчиво, — сказал старшина.

— Ты, Рыжик, потерпи. Потерпи, милый, пока я взберусь в седло. Ты же знаешь, что я у тебя незадачливый кавалерист…

И Рыжик терпел, переступая с ноги на ногу, чтобы удержать равновесие.

А Щебуняев и в самом деле не вскакивает и даже не садится в седло, а скорей взгромождается в него. За это время старшина успевает наказать ему, чтобы прислал на помощь пять-шесть человек… каких поопытней, посильней… к поляне… Там «они» первой партии нанесли большой урон. «Они» и сейчас вон ракеты пускают именно туда.

— Друже старшина, я все понял! Спешите на свой пост, а мне — в противоположную сторону!

По неуловимому движению руки Щебуняева Рыжик, минуя кусты, понес грузное, уставшее тело всадника туда, откуда его продолжали звать сдержанно, но настойчиво.

Старшина и Огрызков, теперь уже вдвоем, значительно быстрее побежали к поляне. При свете ясных звезд и обнаженной луны на безоблачном небе видно было, как у старшины за пригнутыми плечами металлической белизной сверкало лезвие топора. А у Огрызкова, корпусом сильно подавшегося вперед, чтобы легче бежать среди кустарников, на согбенной спине бугрилась походная сумка. Он захватил ее с молчаливого согласия старшины: дескать, твои лекарства, Тит Ефимович, там даже очень могут пригодиться…

Они теперь бежали уже рядом с проселком, в каких-нибудь десяти шагах от него. Но на проселок не выбегали, и не без умысла: там был свой напряженный порядок; за него отвечали другие, отвечали, рискуя жизнью. Как же можно было чинить им хотя бы ничтожно малую помеху!..

В просветах между кустами пробегавшим старшине и Огрызкову видно было, как по затененному проселку молчаливо двигались коровы, телята. Рабочий скот тянул арбы и повозки, нагруженные мешками, должно быть, с мукой: при свете ракет на мешках заметна мучнистая белизна.

По сторонам, оберегая порядок и тишину, шагают люди. Лица у них несхожи, но на всех на них стынет суровая настороженность: какой-то будет следующая секунда в их жизни и в жизни всего живого, за что они сейчас в ответе?

Старшина и Огрызков обгоняют передние две арбы. Им теперь недалеко до поляны. Чаще и ближе разрывы. На одной из арб, прорываясь сквозь огневой гул, слышен настойчивый и горький детский плач:

— Мама, ну скажи «им», чтобы не бомбили! Скажи! Скажи! Ну чего ты молчишь?!

В секунды тишины отчетливо до старшины и Огрызкова доносится горестный ответ матери:

— Сынок, Левушка… помолчи, милый. Все молчат, и ты помолчи, потерпи.

Левушка со слезой в голосе — к матери:

— Мама, заругай «их» черным словом!

Мать сердитее и опасливее на сына:

— Кому говорю: цыц! Цыц!

Огрызков не выдерживает молчания. Он бежит и кричит через плечо в сторону проселка:

— Левушка, мы со старшиной спешим прогнать «их» с нашего неба! Будем гнать и ругать черными словами.

Левушка просит:

— Возьмите и меня с собой!

Старшина, откашлянув что-то такое, что горькой накипью вдруг стало теснить ему глотку, крикнул в сторону проселка:

— Левушка, мы тебя обязательно возьмем, только позже!

Прошуршали по кустам убегавшие вперед старшина и Огрызков. Молчал и Левушка — он, наверное, ждал и надеялся, что сильные дяди, обещавшие прийти за ним, непременно придут… Было бы совсем спокойно и тихо, как положено быть в звездную полночь, если бы не «их» ракеты над поляной, если бы не рев «их» самолетов, если бы не разрывы сбрасываемых «ими» бомб.

…Развилок. В этом месте проселок устремился слиться с проторенной грузовым транспортом дорогой, как быстрый ручей с речкой, но он только коснулся ее обочины — и ушел влево, в кусты. Влево и надо было направить все живое, что уходило на восток, дальше от фронта.

Старшина и Огрызков уже добрых полчаса трудились и распоряжались всеми, чтобы помешать живому потоку двинуться вправо — на проторенную дорогу: она как раз и проходила через поляну, где хоть и значительно реже, но все же продолжали рваться бомбы, сбрасываемые с самолетов. Старшина и Огрызков и еще три человека, присланные им в помощь, уже успели преградить двумя грузовиками путь вправо, через поляну. Теперь все они, а с ними и шоферы грузовиков, рубили ветки, чтобы замаскировать грузовики. Слышался рассудительный голос одного из бывалых помощников старшины:

— Товарищ старшина, надо опасаться, чтоб молодняк, телята, жеребята, не узрели просто поляны. Узреют — рванутся… Было ж такое дело, когда проходил тут какой-то из терновских колхозов… Стригуны отличились тогда здорово… Я к чему это, товарищ старшина, — просветы между машинами надо загородить понадежней..