Алешко Антон - Над нами миллион высоты

— Situs inversus,— тихим голосом выговорил Ахтан.

Очень редко, однако бывают случаи, когда у человека сердце расположено в правой половине груди, а аппен­дикс — слева. Называется это по-латыни situs inversus.

— Какой же тут situs? — возразил Смирин, ощущая локтем толчки сердца в левой половине груди больного.

Руки у Ахтана дрожали... Вдруг он схватился за жи­вот, скорчился. Шепнул на ухо Смирину что-то неразбор­чивое и выбежал за дверь.

Глаза операционной сестры округлились от ужаса: хи­рург бросил операцию на ассистента и убежал!

Жар ударил в лицо Смирину. Взялся быть ассистентом? Изволь! Можешь теперь заниматься больным один на один! Однако чего стоять? Не ждать же, пока вернется Ах­тан, да еще вернется ли? Это тебе не на самолетах летать, прыгать с парашютом или, скажем, спорить с Твердохваловым либо Сорочиным. Покажи, на что ты способен как врач в самый критический момент.

Смирин отпустил крючки, и аппендикс сам показался из раны.

— Вот тебе и situs!

Смирин взглянул на онемевшую от удивления опера­ционную сестру.

— Зовите Веру! — приказал он.

Не успела сестра дойти до двери, как показалась Вера.

— Мойтесь,— сказал Смирин,— Будете помогать...

— Пришел майор Лущицкий. Может быть, он?..

— Давайте его сюда!

Заглянул Лущицкий, расширил глаза:

— Ты один?

— Прошу сюда,— сказал Смирин и зацепил левый крючок за простыню.

— Я помоюсь полевым способом. Раз... раз...

Вскоре Лущицкий поднял перед собою руки в желтых перчатках.

И они вдвоем продолжали операцию.

Наконец операционная сестра обтерла салфеткой лоб майору Лущицкому.

— Николай Иванович, что ж это получается? Ты опе­рируешь, а я стою да потею...

— Теперь и мы с тобой хирурги,— сделав марлевую наклейку, сказал Смирин и сдернул с больного просты­ню.— Можете ехать в палату.

Он подошел к окну и, снимая перчатки, смотрел на не­бо. Тонкая дымка ткалась на горизонте возле синей зубчат­ки леса.

"Будут полеты",— подумал он и заторопился.

— Дай-ка я на тебя гляну,— Улыбка тронула лицо Лущицкого.— А Сорочин говорит, что мы ничего не умеем...

— Пускай говорит.

Вера отвезла больного в палату и возвратилась.

— Лежит и стонет.

— Кто?

— Ахтан.

— А я думал — солдат. Спасибо за помощь.— Смприн пожал руку Лущицкому, Вере, взглянул на часы.— Мне на полеты пора...

В кабинете начальника лазарета на кушетке, в халате, подогнув ноги, лежал с грелкой на животе Ахтан.

Когда вошел Смирин, он еще больше вдавил голову в подушку, простонал:

— Мне уже лучше...

Смирин надел шинель и, не заходя в палаты, поехал на аэродром.

14

В тот день, когда Кудлач так неожиданно ушел из до­му, Марина задумала сходить в кино. Ждала мужа больше трех часов и, когда на улице совсем смерклось, стала уби­рать в комнате. Вытерла подоконник, сняла со стола ска­терть и увидела на полу письмо.

Оставила работу, села, быстро пробежала глазами пер­вые строчки, добродушно усмехнулась в том месте, где Янка Чуб описывал характер своей девушки, однако чем дальше, тем больше ее охватывало недоумение. Накрывая стол чистой скатертью, задумалась.

"Янка Чуб? Это же тот чернявый механик, что забегал к нам несколько раз. Все смеялся, играл с Сашей. И вот, видите ли, опомнился. Что ему надо от меня?"

Она еще не осознала, что произошло в доме. Отмахи­валась от досадливых мыслей, но успокоиться не могла.

В молчании поужинала с сыном. Однако на душе не отлегло и после того, как Саша уснул. Долго ходила по комнате, не находя себе места. Подошла к этажерке и на нижней полочке увидела этюд. Задержала взгляд на сине­ватом, мглистом небе. Дальше — берег реки, зеленый луг, лес. С этюда на нее дохнул знойный летний день.

"Это же тот берег, где мы в выходной отдыхали",— узнала она. Беззаботно и весело прошло тогда время, и так всем было хорошо...

Она взяла папку, развернула. Просматривая рисунки, остановилась на одном из них: парк с фонтаном, начинав­шийся сразу за родильным домом. Это место она хорошо знала — каждый день проходила мимо по дороге на рабо­ту. Здесь часто прогуливался и Кудлач, поджидая ее.

Припомнился минувший день в роддоме. Сколько там было посетителей, сколько счастливых отцов и матерей уехало домой с младенцами! Машинист паровоза в желез­нодорожной форме поцеловал Марину в щеку и вручил букет цветов.

— От моего сына! — сказал радостно.

Весь день Марина жила счастьем людей, впитывала в себя их добрые чувства. По дороге домой встретила Петров­ского. Постояли, посмеялись. А дома уже ждало письмо Чуба.

"Ишь какой добренький нашелся! — думала с горечью Марина,— А где же ты раньше был?"

До сих пор они с Кудлачем жили в мире и согласии. Он никогда не расспрашивал, чем она занималась, когда он был на полетах или дежурил. Служба такая, что он часто по нескольку дней кряду не приходил домой, летал на учения, тренировки. Случалось и так, что завтракал до­ма, а обедал где-нибудь за тридевять земель. В свободное время тащился с этюдником за город или в парк и там пропадал до сумерек. И все было хорошо.

"Теперь этот Чуб живет где-то на Украине. Что ему за дело до нас?" Марина выключила свет и незаметно уснула. Ночью проснулась как от толчка. Протянула руку, пощу­пала слева от себя. Степана не было.

"Может, дежурит? Не первый раз..." — успокаивала се­бя, но сон уже не приходил. Она встала, подошла к кро­ватке сына, поправила одеяло. Вышла в другую комнату, постояла перед настольными часами. Ровно шесть. Ни ра­но, ни поздно. Неспешно принялась готовить завтрак.

На работе весь день была сама не своя. Не могла до­ждаться конца смены. Нигде не задерживаясь, побежала домой. Заглянула в комнату, постояла на кухне.

"Степана так и не было..." Весь вечер думала только об этом.

А Степан не пришел ни назавтра, ни послезавтра. Уже где-то на пятый день со двора прибежал Саша и протянул ей шоколадку.

— Откуда она у тебя?

— Папа дал...

Марина вздрогнула.

— В штаб ходил?

— Не-а... Папа там, где летчики живут. На полеты со­бирается.

Марина догадалась, что Саша был в гостинице. Ее опа­сения подтверждались. А тут еще, не успела она выпрово­дить Сашу на двор, в дверь постучали. Соседка...

— Марина, это правда?

— Что?

— А то не знаешь?

— Да говори же!

— Насчет вас с Петровским весь городок болтает...

В глазах у соседки не было ничего, кроме жгучего лю­бопытства. Нет, Марина не станет исповедоваться, рас­крывать душу.

— Пускай и обо мне поболтают...

Ответ убедил соседку, что люди говорят правду.

Дома Марине не сиделось. Вышла на улицу и — надо же — сразу на другой стороне заметила Петровского.

— Ну, здравствуй,— окликнула его.

— Слыхала разговорчики? — спросил Петровский, пе­реходя улицу.